Дарья Близнюк - Проклятые убийцы

Остальные его действия склеились в неразборчивый ком, лишённый последовательности. Вот Сальери изучает переписки Моцарта. Вот лопата швыряет на лопатку ещё одну горсть. Вот он сидит на собрании анонимных убийц.

– Спасибо за то, что поделился своей историей, Сальери! – уважительно склонились товарищи.

– Ты большой молодец, Сальери! – улыбнулся лысый парнишка. На его бедже значилось «Жиголо».

Право, и дьявол тут мог бы смутиться

– Поль Верлен

Жиголо было одето в синюю толстовку и тёмные плотные джинсы. Лысую макушку укрывал махровый капюшон. Тоненькие руки ветрели шнурок от кроссовок. Его лицо не имело ни единого волоска, и казалось, что оно страдало лейкозом крови. Оттопыренные уши напоминали о слонёнке Дамбо. Жиголо смахивало на инопланетянина, но самым удивительным было то, что оно относило себя к среднему роду.

В детстве оно беззаботно вязало игрушки. Его успокаивал процесс изготовления мягкого зверька. Часы незаметно пролетали за безмятежным хобби. Шесть петель в кольцо амигуруми, шесть прибавок, одна петля и прибавка, повторяющиеся шесть раз… Постепенно из-под крючка появлялась голова или ножка, или ушко.

Умиротворение прекращалось, когда набожная мать заставляла идти к так называемой «подруге» в гости. Вся беда заключалась в том, что эту шестнадцатилетнюю воблу скрючивал церебральный паралич. Её мышцы находились в тонусе, и пока девчонка пыталась произнести «привет», из её рта летели брызги слюней. Но Жиголо брезговало не пузырей на подбородке. Его угнетали тупые игры, какие годятся для пятилеток. Игры в школу. Игры в больницу. Игры в семью. Какую ещё, на хрен, семью?!

Инвалидка, будучи в роли учителя, подавалась вперёд и диктовала примитивный текст о природе. При этом губы её то слипались в тугую полоску, то обращались в ноль. Когда она решала изобразить семью, то просила достать старого голого пупса и вспомнить «Дочки-матери». Но отвратительнее и гаже всего была игра в больницу. Жиголо приходилось превращаться в доктора и делать вобле массаж.

– Эфу руку… по-положи на яходитцу, – искривлялся рот воблы, и Жиголо клало ладонь на бедро и раздвигало худые твёрдые ноги, видя чёрные лобковые волосы. В голове, ещё носившей каштановые кудри, крутилась карусель, и рвота кралась по трахейному жерлу.

Зато когда Жиголо спускалось по лестнице и выныривало в густой вечер, его облегчение пришпиливало к спине крылья. У пингвинов, куриц и фазанов тоже есть подобные отростки, но они не летают. Жиголо было чем-то вроде пингвина.

После того как оно натрогалось и насмотрелось на дцпэшное тело, Жиголо стало отчуждаться от своего собственного. Почему так происходило? Оно больше не могло видеть в себе изящную молодую славянскую внешность. Теперь оно понимало, что физически люди мерзки и отталкивающи. И оно отказалось от своего пола. Этакий деперсонализационный синдром. Вскоре Жиголо побрили налысо в парикмахерской «Биgoodи». Оно даже не согласилось отдать свои пышные пряди на пожертвование больным раком. Уж слишком его воротили все эти болеющие особенные «дети-ангелы».

Со временем Жиголо всё сильнее теряло себя в окружающей обстановке. Грань между его «Я» и окружающей средой как бы стёрлась, и чувства спокойно вытекали наружу. Вот, к примеру, злость. Она принадлежала ему или рассыпалась в воздухе? Голод стал таким же явлением, как ветер или дождь. Забавно, почему по радио не объявляли: «Осадки в виде голода и жажды»? Или:

«Осадки в виде мигрени и озноба»?

Или:

«Осадки в виде чесотки и зуда»?

Всё бы ничего, но в феврале у Жиголо выпали осадки в виде острой боли в правой стороне желудка. Казалось, что внутри включен пылесос, всасывающий внутренности в узкую трубу. Резь сгибала пополам и позволяла дышать только урывками. Набожная мать-педантка, однако, не испугалась за своего ребёнка. Жиголо само вызвало скорую, и с ним начали играть в больницу.

Правда, игра происходила на операционном столе. Вначале Жиголо сдало мочу в колбе на анализ, затем мужчина в бумажном гигиеническом цилиндре на голове полоснул его ребром ладони по животу, констатируя аппендицит, после чего Жиголо разделось донага и проковыляло в операционную. Там его водрузили на койку без матраса, ноги и руки привязали ремнями, как в настоящих психиатрических лечебницах. Постепенно выпадал осадок в виде страха. Ледяного ужаса. Даже дыхание стало влажным, словно на морозе. Но после укола все осадки сошли на нет.