Любовь Москалёва - Записки уродины

На самом деле его любвеобильный дед, рожденный в небольшом российском городке, ничем особенным от своих соотечественников не отличался, разве что повышенным интересом к женскому полу и жаждой к перемене мест. Тихое семейное счастье было не для него, и он после очередного развода, не выдержав скуки провинциальной жизни, решил навсегда покинуть страну. Сначала он уехал в Штаты, а потом новая страсть увела его в Южную Америку. Любовь жгучей аргентинской красавицы оказалась недолгой. Бурный роман быстро закончился, но пампасы напомнили скитальцу родные степи, и он осел в Аргентине навсегда. Когда же дед понял, что жизнь клонится к закату, то начал разыскивать своих детей и внуков в России. Несмотря на его бурную жизнь, потомков оказалось на удивление мало. Уж слишком стремительны были его любовные интрижки! Наверное, подруги быстро понимали его ветреный нрав, и не решались заводить от него детей. Как бы то ни было, но Леха, оказался едва ли не единственным внуком.

– Это хорошо, что я родился, а то пришлось бы деду оставлять наследство аргентинскому народу, а теперь оно будет в надежных руках, – рассуждал Леха.

Целую неделю аргентинский дед не сходил у нас с языка. Идеи одна бредовее другой будоражили нашу компанию, хотя больше всех в этом преуспел сам Леха. В конце концов, мы решили депортировать Леху в Южную Америку, выслать его в качестве подарка дружественному Южному полушарию планеты от Северного. Леха не сопротивлялся. Наверное, он тоже был не прочь познакомиться со страстными аргентинками и даже взялся учить испанский язык, но потом решил не напрягаться. Леха мудро рассудил, что с дедом можно говорить и по-русски, а аргентинским женщинам будет достаточно жестов и пламенных взглядов.

Постепенно аргентинская тема затухла сама по себе, зато все вдруг вспомнили занятные истории про своих родственников и предков. Рассказы день ото дня становились всё невероятнее, и я стала подозревать, что многие из них, мягко говоря, приукрашены. Каждый старался удивить слушателей своей историей, и каждый почти не слушал что, рассказывают другие.

Только я молчала и радовалась, что увлечённые друзья этого не замечают.

А что я могла рассказать?

У меня была только одна родственница – мамуля!

Ни бабушек, ни дедушек, ни тетушек, ни дядюшек – никого! Моё генеалогическое дерево похоже на телеграфный столб. Отвратительное ощущение!

Это давняя проблема. Время от времени десятки разных вопросов терзают меня, но я знаю, что расспрашивать мамулю бесполезно. На всё расспросы о прошлом наложено табу!

* * * * *

Жаль, что я проснулась. Я ещё не открыла глаза, но уже знала, что не сплю. Если сейчас разомкну веки, то мой прекрасный сон стечёт по ресницам на щеки, а там испарится, словно утренняя роса. Мне не хотелось отпускать его.

Я маленькая.

Совсем малышка. Только что научилась ходить.

Нет, не ходить – бегать! Мне мамуля рассказывала, что я сначала бегала. Пробую шагнуть – сразу падаю, а когда бегу, на скорости упасть не успеваю. Вот так и бегала пару месяцев, пока не почувствовала уверенность в ногах.

Я бегу.

Трава цепляется за меня, словно хочет остановить, но ноги вырываются из пут и без остановки несут меня вперед. Я и сама хочу остановиться, но не могу, не знаю, как это сделать. Мне страшно, и я на бегу начинаю реветь. Всё плохо. Мама осталась где-то далеко позади, а впереди неизвестность. И тот момент, когда я уже не жду ничего хорошего, меня подхватывают уверенные руки.

– Куда разогналась? Ну-ка, иди ко мне!

Отец! Я затихаю в его больших ладонях, как в колыбели. Здесь хорошо, тепло и уютно, и мне нравится запах. Так пахнет только от него – чем-то сильным и ароматным, от чего у меня щекочет в носу. Мне так спокойно, что после недавних волнений, я почти сразу засыпаю в его руках.

И просыпаюсь.

Мой прекрасный сон, как слезинки, стекает по ресницам.

* * * * *

– Мамуль, я дома!

Мне никто не ответил. Я быстро окинула взглядом прихожую. В углу стоят её единственные повседневные туфли со скошенным каблуком. Есть ещё одни, лаковые, на выход, но мамуля их почти не носит, бережет. Честно говоря, я подозреваю, что они ей просто жмут. На полке у зеркала, лежит её сумка. Без неё мамуля из дома не выходит. Значит, она дома. Почему же так необычно тихо? Нигде не льется вода, никто не гремит посудой на кухне, не играет музыка. Я быстро сбросила обувь, положила свою сумку, и, осторожно ступая, заглянула в комнату мамули.

На раскладном диване, сложенного по случаю полуденного времени в диванчик-недомерок, лежала мамуля. Видимо от недостатка пространства она спала, поджав ноги и опустив низко голову.