Владимир Сенчихин - Кара ледоруба

Горностаев позвонил Надежде Леонидовне и предупредил, что на две недели отправляется в село, откуда родом его родители. На самом деле никуда уезжать не собирался, костыли накрепко пригвоздили его к жилплощади, но лучшего повода отвадить сердобольных женщин не придумал. Собственно говоря, он и в самом деле мог бы побывать на родине. Два часа на рейсовом автобусе. Почему бы и не взглянуть на дом, который с таким трудом построил отец? Деревянный, одноэтажный, два подслеповатых окна взирают на улицу сквозь просветы в густых зарослях сирени. Зеленое крытое крылечко со скамейками по бокам. На одном из них по вечерам сидела мама, дожидаясь пастуха, пригонявшего стадо. Коровы шли медленно, занятые жвачкой, снисходительно поглядывали огромными красивыми глазами на хозяек, которые, заранее обдав кипятком ведра для молока, распахивали ворота. Буренки, преисполненные собственной значимостью, лениво помахивали хвостами, каждая останавливалась возле своего подворья и долго размышляла, стоит ли входить или все—же подождать особого приглашения. Деревенское стадо, когда-то многочисленное, к моменту отъезда из села семьи Горностаевых скукожилось до двадцати голов, а пастух, приглядывающий за ним, не отказывался от своих обязанностей только из-за любви к вымирающей профессии.

По рассказам мамы, с приснопамятных времен коров выпасали сразу за селом, на заливном лугу. Но в шестидесятых его распахали и засеяли кукурузой. В первое лето «королева полей» вымахала выше человеческого роста, за нею наблюдал колхозный объездчик, гордо восседающий на рослой лошадке. По ночам жители села воровали початки, которые во время варки распространяли умопомрачительный запах. Потом год от года кукуруза хирела, пока не сравнялась в росте с шестилетним ребенком. Затею признали бесперспективной, однако луг в первоначальное состояние так и не вернулся. Хилую траву медленно, но верно вытесняли сорняки. Горностаев с грустью подумал, что сейчас в селе, скорее всего, коров и вовсе не держат. Может, и в самом деле скататься, когда нога подживет?

Воспоминания пресек голосистый дверной звонок. Явился сосед по лестничной площадке, спец по гвоздям и шурупам. Безнадежно лысый и пузатый, на голову ниже Андрея, он, может, и поддавался унынию, но только не на людях. Его круглая физиономия излучала неизменный оптимизм, круто замешанный на вере, что каждый может обустроить свою жизнь наилучшим образом. Квартиру выбил, жену подыскал – любо-дорого, троих сорванцов на свет произвел. Посадить дерево тоже пробовал. Возле хрущевки высаживал и черешню, и вишню, и березу, и сосну. Ни одно деревце больше года не протянуло. Обязательно находились паршивцы, которые либо ломали саженцы, либо вырывали их с корнем. И тогда Шурипов решил не то чтобы наказать обитателей дома, а наглядно продемонстрировать, чего те заслуживают. Договорился с шурином, который трудился на единственном в области гранитном карьере, и тот прислал тяжеленный грузовик. Двое суровых мужиков, похожих на зеков, разбросали с кузова перед домом два десятка необработанных разнокалиберных глыб и укатили. Жители, с изумлением выглядывающие из окон, после их отъезда долго осматривали камни, придирчиво ощупывали, но так и не поняли, кто и почему испохабил двор. Нашлись умники, утверждавшие, что коммунальщики хотят на японский манер обустроить сад камней, но их подняли на смех. На письма жителей дома жилищная контора отвечала, что никакого отношения к происшествию не имеет. Со временем двор превратился в достопримечательность микрорайона, в народе его прозвали «японским», а все попытки охотников до дармового стройматериала заканчивались ничем: гранит не поддавался молоткам и зубилам, а желающих пригнать автокран и убрать безобразие так и не нашлось.

К визитам соседа Горностаев привык и воспринимал их как неизбежное приложение к собственному жилью, вроде рекламных баннеров на сайтах. До этого он много лет скитался по съемным квартирам. Ему, холостяку со стажем, претило тратить время на всяческие мелкие ремонты, пусть этим занимаются хозяева. Если те зарывались и хитрили, без промедления переезжал и даже находил удовольствие в кочевьях, мог бы утереть нос любому таксисту по части месторасположения улиц и домов. Весомая часть зарплаты уходила на еду и съем жилья, материально выручал промышленный альпинизм. Андрей занимался ремонтом и покраской дымовых труб, утеплением стен в многоэтажках и мойкой окон в высотках. Халтуру предложил Максим Езерский, давний знакомый, москвич, такой же, как и он, заядлый альпинист, организовавший собственную фирму. По пятницам Андрей отправлялся в столицу на поезде, чтобы рано утром в понедельник вернуться домой. Иногда к неудовольствию Надежды Леонидовны на недельку брал отпуск за свой счет. Все подработанные деньги пускал на дальние странствия. Нынешней квартирой обзавелся по случаю. Знакомая Оксаны, работающая риелтером, предложила ей выгодную недвижимость. Одинокая еврейская пара перебиралась на ПМЖ в Израиль и срочно выставила на продажу двухкомнатную квартиру в хрущевке. В меру убитую, но зато с увесистой скидкой.