Анастасия Романова: Индивидуальный подход

Патологоанатомом будет наш Никита.

– Подольский, сука, ты меня лучше не выводи. Вот тебе… – он поковырялся в карманах, выудил мятую пятидесятирублевку и протянул Подольскому. – Вот тебе деньги, купи всем по пиву, чипсы, а на сдачу ни в чем себе не отказывай.

– Э-э…

– Ну что еще? – раздраженный Никита даже забыл добавить «сука».

– Мы все умрем, – задумчиво прочел Подольский на стекле, посмотрел на Ваську, его усы, перевел взгляд на ноутбук. Казалось, он не мог решить, с чем будет обиднее расставаться после смерти – котом или компьютером.

– Иди давай, – закатила глаза Ленка и затушила сигарету о подлокотник кресла. Никита протестующее пискнул, но в это время Подольский опустил Ваську на пол и тут же, неловко повернувшись, наступил ему на хвост. Поднявшийся визг заглушил шум грузовика под окном, не говоря уже о голосе Никиты.

– И без бухла не возвращайся, – напутствовала Подольского Катрин.

А вообще ее Катя зовут, но она хочет выйти замуж за иностранца и уже примеряет новое имечко. Катя у нас будет дурой. Ей для этого даже учиться не надо.

***

Подольский вернулся через полчаса. Пиво принес и чипсы, а еще притащил ведерко картошки – пророщенной, подгнившей местами, мелкой. Наверное, на сдачу купил.

– Бабушка у метро продавала, – пояснил он, будто бы извиняясь, – пришлось взять.

– Это тебе закусить, – Ленка запустила руку в ведро, потрогала картофелину и брезгливо поморщилась. – Так вот чего говорю! – вернулась она к разговору. – Меня отец один раз случайно в ванной запер, а выключатель-то снаружи…

– И чего?

– И ничего, – передразнила она Никиту. – Чуть копыта от страха не откинула. Темно же, хоть глаза на жопе рисуй.

– А мне все время снится сон: что я оказалась в средневековье, вокруг замки, лошади…

– И их дерьмо, – гоготнул Никита.

– И оно тоже, – скривилась Катрин. – Люди какие-то немытые, я спрашиваю у них название улицы, а они только плечами пожимают. Бегу по единственной дороге, выскакиваю на круглую площадь, а там виселица стоит – высокая, кривая и скрипучая. А на виселице…

– Покойник! – Никита хватанул Катрин за коленку, и Васька спрятался под диван, пересравшись от ее визга.

– А самое страшное в средневековье знаете что? – меланхолично пропел Подольский, с боем вытаскивая кота из-под дивана.

– Рыцари? – предположила Ленка, искренне считавшая, что Гитлер – это бритый парень из соседнего подъезда.

– Нет-нет, для современного человека самое страшное – это лишиться средств мобильной связи. Вот что ты будешь делать, если попадешь в средневековье без телефона?

– Куплю новый.

Если бы у нас в городе существовал институт дураков, Ленка точно стала бы лучшей его выпускницей.

– Не слушай Подольского, он не в себе, – я уселся между Катрин и Ленкой, глотнул какой-то гадости из жестяной банки и прошептал: – Всем пофиг. Это не страшно, а самое страшное знаете что?

– Что-о-о? – гости мои чокнулись стаканами и бутылками, взглянули на меня и разом смолкли.

– Что мы все умрем, – и я кивнул на грязновато-замерзшее стекло; надпись никуда не делась, ну правильно, куда ей деваться, если никто не обращает внимания.

– Но я ее стер, – Никита подскочил на ноги, в два шага пересек комнату, потер пальцем окно, изучил раму, постучал по подоконнику и ошарашенно обернулся: – Я правда вытирал, сука. Вон даже след от моей руки остался.

– Кончай прикалываться.

– Это вы кончайте прикалываться! Подольский, сука, это ты заново написал? Сбегай, кстати, еще за пивом. Или, может, чего покрепче?..

– Дверь не открывается, – равнодушно объявил Подольский, высовываясь из коридора. – Кто последний заходил?

– Ну ты достал, – взъярился Никита и вышел в прихожую. – Руки из жопы растут. – Он, судя по звуку, подергал ручку, пару раз пнул створку, выругался и вернулся в комнату за «чем-нибудь тяжелым». Оставалось гадать, для чего ему что-нибудь тяжелое – для того, чтобы выбить дверь или для убийства Подольского. – Не открывается! Кто последний заходил? Ленка, ты?

– Не я! Я вообще первая пришла: вон моя куртка самая нижняя валяется.

– Подо-ольски-и-и-й? – протянули мы хором.

– После меня еще кто-то выходил курить на площадку.

– Катрин?

– Я не курю, идиот.

– А ты?

А я что? Я в своей квартире, зачем мне вообще выходить?

– Получается, что последним никто не заходил.

Про надпись на окне все забыли.

***

До вечера мы с Никитой и Подольским по очереди пытались взломать замок; девчонки дежурили на балконе в ожидании соседей, которые обычно сновали под окнами муравьями, а сегодня как назло будто вымерли. Выпивка закончилась, последняя пачка сигарет валялась на полу, а зажигалка куда-то пропала. Темнота, постепенно наполнявшая комнату, покрывала синеватым налетом блестящую поверхность шкафа, стеклянный столик и пыльный пол. Тени бродили по стенам, прикидываясь обитателями квартиры, но я-то знал, что, кроме нас пятерых, здесь никого нет. Однако чей-то же палец написал на стекле несколько слов. И кто-то захлопнул дверь так, что она не открывается.