Инана - Три двустишия

Сергей почти бегом прошел в конец коридора к запасной лестнице, спустился на несколько этажей, и оттуда уже на лифте добрался до вестибюля. Когда он вышел на улицу и всей грудью вдохнул холодного воздуха, ему показалось, что никогда в жизни воздух не был таким свежим и прозрачным, с чудесным сосновым ароматом. И вообще, как здесь, оказывается, все красиво вокруг, и как волшебно выглядит Измайловский парк рядом. Впервые за долгие годы у него в жилах забурлила кровь, как после многолетней спячки. Хотелось по-юношески рассмеяться… Он ничего не помнил из своей юности, кроме Афганистана и мирной жизни после него, больше похожей на отрабатывание трудовой повинности. Единственной силой, побуждающей его продолжать эту постылую череду обязанностей, была любовь к матери. Не мог он допустить, чтобы погас маленький огонек надежды в этих бесконечно дорогих и несчастных глазах. Ради них он с содроганием отходил в ночные сны и просыпался бесконечно уставшим. Но теперь есть смысл нетерпеливо ждать завтрашнего утра. И послезавтрашнего тоже, может быть, каждого последующего утра. Завтра он вновь увидит ее, девушку с прекрасным восточным именем, которое так созвучно родному русскому – Машенька. «Однако, ее сегодня прорвало», – вдруг подумал Сергей. Неожиданно ему вспомнился «женский» анекдот про «счастливую бабу», у которой и муж есть, и любовник, и вчера в лифте изнасиловали. В мужской компании любили снисходительно подтрунить над женской логикой и умом, но сейчас этот анекдот уже не казался смешным. Эх, Маша, Маша! Надо подумать, как грамотно из всего этого выпутаться. А подумать есть о чем.

На следующий день он позвонил ей и быстро, чтобы не передумать, сказал, что им надо встретиться в вестибюле гостиницы. По роду своей деятельности он часто оказывался в опасной ситуации, когда от него зависела жизнь людей и когда эти люди были готовы на что угодно ради своего спасения. Он знал это, он видел как некоторые его коллеги поддавались соблазну использовать свою власть над людьми, или как мучились, проникаясь человеческими сочувствием при ведении дел. Но до сих пор в его профессиональную деятельность не вплетались собственные эмоции, их просто не было. До сих пор.

Марьям появилась точно в назначенное время. На ней были джинсы, подчеркивающие стройную фигурку, шикарный свитер из ангоры. Она села рядом, очень близко, явно продуманно, обволакивая его запахом дорогих французских духов и посмотрела прямо в глаза. Да, было весьма благоразумно встретиться именно здесь, среди народа.

– Марьям, необходимо, чтобы вы еще остались в Москве. Мне бы хотелось, чтобы это было в приемлемой для Вас форме.

– У меня еще две недели отпуска. Я могла бы оплатить проживание в «Измайлово» и остаться здесь. Я ведь до сих пор ничего не сказала родителям, у меня просто не хватает духу рассказать, да еще по телефону, что я влипла в такое страшное дело. Просто не представляю, что будет, когда об этом узнают на работе. А это возможно, чтобы никто ничего не узнал?

– Никто ничего не узнает, если Вы этого так хотите, Марьям, – спокойно сказал Сергей, стараясь не утонуть в черных, как ночное море, глазах.

И собрав все свое самообладание, добавил:

– На сегодня все. Завтра подойдете к администратору и оформите продление. До свидания.

Он достал сигарету и закурил, не глядя на нее. Марьям не шелохнулась. Продолжая смотреть прямо перед собой, он добавил глухим голосом, в котором слышалась бесконечная усталость:

– Идите, Марьям. Постарайтесь не отлучаться надолго из номера.

Марьям встала, неловко попрощалась и уже, не мешкая, направилась к лифту. Она была в панике. Только жесткое воспитание не позволяло ей забиться в истерике прямо в лифте. Она не вышла на своем этаже, поднялась на самый верх, потом спустилась на этаж, где располагался буфет, села за столик и мало-помалу в ее голове начало проясняться.

Во-первых, ее ни в чем не обвиняют, во-вторых, у нее есть родители, которые в состоянии замять неприятности, в третьих, ей пообещали, что никто ничего не узнает. У нее хватит ума не думать бесконечно о том, как все может обернуться плохо. Вот только еще немножко подумать о нем. Какой он был сегодня официальный, хотя глаза были как две кровоточащие раны. Некому, видно, их залечить, хотя есть рядом другая, «счастливая» и ни на что не годная. Вдруг она почувствовала влагу на щеках, это закапало из глаз. Лихорадочно стала искать платок, какое счастье: он оказался на месте. Она встала и, разозлившись на себя, решительно направилась в номер.