Олег Якубов - Человек за бортом. Полярная повесть

С моряками у полярников и впрямь отношения не сложились. На ледоколе словно существовали два отдельных государства, находящиеся в состоянии холодной войны. Своего презрения экипаж ледокола и не скрывал. Называли полярников бичами и алкашами. Сами-то они тоже к рюмке прикоснуться были не прочь. Но у них дисциплина, квасили втихаря, в своих каютах, потом проспятся – и на вахту. Форменная тужурка, выбрит до блеска, поди скажи, что накануне пол-литра, а то и больше, на грудь принял. Полярники же, уж если дорывались до бутылки, гудели по-черному – шумно, с песнями под баян, шлялись расхристанные по палубе, которую сами же потом от своих нечистот и отмывали, – без этого ни одна пьянка не обходилась. Мерзость, да и только. Тот же сантехник Афоня, не чуждый, как выяснилось, изящной словесности, беря в руки швабру, говаривал: «Эх, едрёна-матрёна, в нашем дальнем море-окияне блевотина подымает паруса».

Начальство этому разгулу не препятствовало. Да и какое у них на ледоколе было начальство?! Это у моряков – капитан, старпом и прочие командиры, а полярники своего начальника экспедиции только издали и видели, за все время пути от Санкт-Петербурга до Южного Полюса тот умудрился даже ни разу не спуститься на ту палубу, где жили зимовщики.

Моряки презирали полярников даже за то, что те не могли усвоить, что капитана следует называть «мастер», старпома – «чиф», старшего механика «дед», повара – «кок» или «кандей», юнгу – «юноша», радиста – «маркони», старшего матроса – «кувалда»; что не могут запомнить: за борт плевать – грех, что компот не пьют, а кушают, что макароны не могу быть флотскими: флотские – это те, кто вахту несет, а макароны бывают с мясом… Э, да что говорить о людях, которые ледокол могут назвать «корабль», хотя и младенцу известно, что корабли бывают только военными и никакое другое судно называть кораблем просто недопустимо.

Полярники, в свою очередь, недоумевали – на кой хрен им запоминать все эти флотские премудрости. Рейс закончится, и забудут они про эти морские обычаи, а на станции никаких капитанов, старпомов и юнг не существует. Там своя иерархия.

Как-то раз, в погожий солнечный денек, уже к экватору подходили, Никита с Саней устроились на шлюпочной палубе и под гитару негромко пели песни Высоцкого – любили его оба. Остановился проходивший мимо молоденький штурман. Постоял поблизости, широко расставив ноги и засунув руки в карманы – ну ни дать ни взять бывалый морской волк. Послушал, как ребята поют, потом наставительно сказал:

– Не спорю, хороший певец – Владимир Высоцкий, и про море душевно так пел. Но ошибался, проявлял, так сказать, незнание специфики. Вот, к примеру, есть у него песня про тревогу. Там у него человек за бортом тонет, а он поет – я специально запомнил: «Никто меня не бросится спасать и не объявит шлюпочной тревоги». Это же полная ерунда и непонимание сути морского распорядка. Шлюпочная тревога – это когда моряки сами спасаются на шлюпках: один гудок длинный и семь коротких, а ежели человек за бортом, то так и называется – тревога «человек за бортом». Обозначается как? Как положено по сигналам тревог: сирена с дублированием голоса по трансляции, или три продолжительных звонка громкого боя.

Штурман глянул на салаг с явным превосходством: глядите, мол, как я назубок всё знаю и четко могу изложить.

– Значит, по твоему мнению, Высоцкий должен был вызубрить сигналы тревог, как ты, а потом их зарифмовать и спеть. Так, что ли? – завелся вспыльчивый Саня, и не без ехидства спросил: – А ты сам-то инструкции не поешь?

– Не, – ответил, штурман, не поняв сарказма. – Я не пою, у меня музыкального слуха нет.

– А если бы был, то сочинял бы песни и пел?

– И сочинял бы, и пел, – твердо ответил тот. – Вы, бичи, не сомневайтесь, еще как бы пел.

– А почему вы нас, собственно, бичами называете? – поинтересовался Никита. – Бичи, насколько я знаю, это те, кто по берегу ходит. А мы сейчас в океане.

– А есть еще одна присказка, – снизошел штурман. – БИЧ – это бывший интеллигентный человек, такая вот расшифровочка.

– Отчего же бывший? – возмутился Никита. – Вот я, например, врач, Саня – классный механик…

– Все равно – бывшие, раз в полярники подались, и разговору нет – интеллигенты бывшие. – И, считая, что говорить больше не о чем, махнул рукой и зашагал прочь, кинув на прощание: – Адью, бичи!

В кубрик заглянул Клюв – событие из ряда вон выходящее: впервые за два с лишним месяца плавания!