Роман Сенчин - Всё нормально

В два часа тридцать минут объявили перерыв, и участников пригласили на кафедру общественных наук закусить и выпить кофе.

Письменные столы в просторном помещении кафедры были уставлены тарелками с бутербродами и печеньем, лаборантки наливали в пластиковые чашки кипяток.

«Заморим червячка-а, – доверительно говорил входящим один из устроителей конференции, приземистый, с гладкой лысиной и горизонтально лежащим на круглом брюшке галстуком. – А в семь часов сядем уже основа-ательно».

Люди с улыбкой кивали, принимали у лаборанток чашки, делали себе кто чай, кто кофе, выбирали бутерброды.

«Коньячку бы сейчас фужерчик, – пошутил Зюзьков, пристраиваясь рядом с Чесновым, – для укрепления духа». – «М-да, не помешало бы». – «У меня выступление сейчас, – в голосе Зюзькова появилась искренность, – и что-то, слушай, мандраж потряхивает. Столько особей привлекательных, вдруг опозорюсь». – «Да брось, – усмехнулся Чеснов и огляделся. – Правда, что-то особо привлекательных не наблюдаю». Зюзьков шумно, губами, втянул горячий кофе, мотнул головой: «Ну вон хотя бы стоит пышечка. Под Ключевским». Чеснов посмотрел.

Действительно, под портретом историка Ключевского стояла невысокая, налитая здоровой полнотой женщина. Немного моложе Чеснова – лет тридцати семи. Щеки румяные, волосы зачесаны назад и по-казацки собраны на затылке в шишечку, а шишечка прикрыта чехольчиком с узором. Одежда же современная – легкий свободный свитер, голубые, женского покроя джинсы… Глаза хорошие – блестящие, притягивающие, беспокойные какие-то. «Да, ничего, – кивнул Чеснов, – крестьяночка южных губерний». – «А студентки какие! – возбужденно зашептал Зюзьков. – Ползала студенток, и все смотрят. Боюсь засмущаюсь». – «Ну что ты! Когда это ты смущался? Помню я Саранск в прошлом году, как ты мордовочек своими голосовыми переливами с ума сводил. И что потом было». Зюзьков сладко вздохнул: «Ох-х, не напоминай».

Продолжая перешучиваться, подходили к столам за новыми бутербродами. Потом курили на улице (в университете курить было нельзя – ректор гонял на улицу даже деканов); потом вяловато рассаживались в актовом зале. Без желания снова слушать доклады.

Чеснов, зараженный словами Зюзькова о женщинах, поглядывал по сторонам, невольно искал ту, с шишечкой на затылке. Да, привлекательная. И ведь действительно нужно с кем-то сойтись, чтобы эти три дня не были совсем уж пресными. Тем более номер отдельный, условия есть.

Иногда случалось, устроители подобных мероприятий сразу прикрепляли к участникам этаких опекунш – из лаборанток или старшекурсниц. И это было очень удобно и приятно – без всяких поисков и прелюдий появлялась рядом женщина. И поговорить с ней, и выпить, и по городу погулять, и остальное…

Несмотря на боязнь смутиться и опозориться – показную, конечно, боязнь, – Зюзьков прочитал свой доклад о самобытности крестьянского уклада России накануне отмены крепостного права прекрасно. (Хотя идиллии в докладе было чересчур.) Да и остальные читали на высоком уровне – с выражением, проникновенно, не выбиваясь из регламента.

Один только, явно нетрезвый, бородатый писатель-почвенник, начал буровить, что крестьянство в России погибло, перебили его, уничтожили, и говорить не о чем. Зал отвечал ему холодной тишиной, и, уловив это, писатель все же закончил речь более-менее пристойно: «Но возрождается, возрождается наш кормилец, словно феникс восстает он из пепла. И значит – жив-ва Русь, и будет жить! Спасибо вам, братья и сестры!» Даже аплодисменты сорвал.

В восемнадцать ноль-ноль первый день конференции объявили оконченным, и участники медленно направились в ресторан. «М-м, в «Барский двор» идем, если не ошибаюсь», – сказал Степанов. Зюзьков иронично дернул плечами: «А куда ж еще? У них это одно приличное место». – «Да, кормят там вкусно. И главное, – поддержал разговор Чеснов, – на воздухе. Люблю выпить на воздухе». Ремников хохотнул: «А кто не любит!»

Их компания замыкала вереницу, и Чеснов то и дело выхватывал взглядом из идущей впереди группы людей в разнообразной одежде голубые джинсы, бежевый свитерок, бордовый, с вышивкой чехольчик на шишечке волос. «Зад тяжеловатый, – отмечал с сожалением. – Вот в юбке бы хорошо смотрелась. Или в платье пышном. С кружевами. И разве не понимает, что безвкусно это, особенно вкупе с такой прической?»

«Барский двор» находился почти в центре, у пересечения двух широких улиц, но стоило войти за ограду, возникало ощущение, что ты где-то в сельской местности, на берегу маленькой речки. Журчала перебегающая из одного мраморного бассейна-прудика в другой вода, шелестели листья берез и еще каких-то, неизвестных Чеснову, деревьев… Все постройки, вплоть до туалета, были в «Барском дворе» бревенчатые.