Денис Кочетков - Ветхое дворянство

Поначалу, когда тарантас шел мимо московских дач, Копейкин рассказывал про культуру и историю Москвы, про Царей Русского Царства, показывал старые храмы, величаво возвышающиеся на холмах, да и вообще делился своими знаниями. Зарецкий слушал его внимательно, вдумываясь в детали, отчего скоро задремал. Следом за ним укачался на безрессорной повозке и сам Валерьян Аполлинариевич. Полпути они так и проехали в мирной спячке, пока их экипаж не вышел на дорогу Тульской губернии. Тарантас заскакал на ухабистой земле и разбудил своих пассажиров.

Где-то в десятом или одиннадцатом часу их поездка завершилась: повозка завернула в небольшую деревню с богатыми домами на европейский манер (здесь селились средние дворяне и зажиточные купцы) и остановилась возле поросшего кустарником заборчика. Зарецкий вылез из кузова и прошел по знакомой тропке к какому-то двору, скрытому от случайных взоров ветками старой ольхи и липы. Он отворил низкие воротца и впустил экипаж внутрь. «Что ж, недурно, – произнес с почтенным видом Копейкин. – Скажу тебе откровенно, мой дорогой друг, здесь гораздо уютней, нежели в Москве». Зарецкий молча пожал плечами и принялся таскать пожитки в дом, который ко всему прочему выглядел весьма недурно: высокий первый этаж с шестью окошками украшало хорошенькое крыльцо с четырьмя колоннами, несколько потускневшими от времени; над ними располагался мезонин с балконом и полукруглым окошком на чердаке. В задней части дома находилась выходящая в сад остекленная веранда, на которой часто отдыхали хозяева. Стены были выкрашены в голубой цвет; а крыша блестела только обновившейся металлической кровлей.

Проводив кучера в людскую избу, Зарецкий пригласил Копейкина внутрь. С крыльца она вошли в узкую прихожую, из которой, по закрытой между стенами лестнице, поднялись в свободную комнату мезонина, где из мебели была только старая тахта с двумя стульчиками и чайным столиком. Здесь на полу лежало много пыльных книг на французском и немецком языках, которые некогда читал Лев Аркадьевич. Из этой комнатки, через маленький коридорчик, они зашли в комнату, довольно опрятную, просторную и с неким даже вкусом.

– А что, очень даже не плохая комната! – заявил с удовольствием Копейкин. – А где же твоя будет?

– Рядом; их тут две, – улыбаясь, ответил Зарецкий. – Сможем, так сказать, через стену общаться.

– Ты меня удивляешь все больше и больше! Здесь намного уютней, нежели в квартире: красиво, порядочно, убрано, – затем он выдержал паузу и добавил. – Нет, в самом деле, Лев Аркадич, я тобою восхищен. Только вот не знаю, чем бы заняться.

– Занятие всегда найдется, мой любезный друг, – лениво потягиваясь, ответил Зарецкий. – Пойдем-ка лучше вниз, я тебя двоюродной сестре представлю.

– Ага! – воскликнул Копейкин. – А я, изволишь видеть, знал, что здесь кто-то из женщин живет, то-то все прибрано…

– Прекрати; я обижусь.

В столовой, где все блестело и отливалось в голубых тонах, за круглым столом, с чашечкой ароматного чая сидела молоденькая темноволосая девушка в каштановом платье с турнюром. Это была двоюродная по матушке сестра Льва Аркадьевича Елена Порфирьевна Кауц (Делянова) двадцати двух годов от роду. В шестнадцать лет она вышла замуж за немца-музыканта Людвига Вильгельма Кауца, учившего ее игре на фортепиано. С самого дня замужества она стала жить беспокойно, переезжая с места на место. Сперва супруг забрал ее в свой родной город Мюнхен, где она скоро поссорилась с его родней и, бросив все, вернулась в Москву, в непримечательную каморку на окраине, затем поселил ее в Петербурге, где она заболела простудой, затем снова увез в Мюнхен, и под конец заселил ее в какой-то уездный город. Когда денег на жилье и переезды почти не осталось, решено было выпросить у родственников Елены забытую усадьбу под Тулой. Согласия они добились, но вот немец деревенскую жизнь невзлюбил и, переругавшись с соседями, вернулся в Германию. От него еженедельно приходили письма, в которых он умолял ее приехать, но Елена Порфирьевна их игнорировала и сжигала.

Характер у нее был, не сказать, чтобы спокойный: она то сидела смирно и занималась каким-нибудь делом, то рвалась куда-нибудь уехать, посмотреть на чужую жизнь, то вдруг начинала ныть, глядя на дожди и слякоть, то, наоборот, веселиться и дурачиться в лучах солнца. У Елены Порфирьевны была одна очень сильная страсть: она жутко любила все иностранное, начиная от заморских вещичек, заканчивая учебниками о культуре или истории какого-нибудь государства. Она, говоря откровенно, и замуж вышла только лишь из-за желания узнать немецкую душу. Повсюду она искала чужеземцев, чтобы засыпать их вопросами и вникнуть во все тайны их родины. Однажды Елена Порфирьевна чуть не уехала с Итальянцем, обещавшим показать ей Альпы, Венецию и Рим. Ее спасло возвращение мужа. С тех пор она редко выбиралась в свет без него…