Сергей Бушов: Яма. Грустные истории

Встаю, снова иду. Мужик сидит в кресле. В экран какой-то смотрит. Кнопки нажимает. Как у себя дома.

– Здравствуйте, – говорю.

Он поворачивается ко мне, вздрагивает, что-то отвечает. Не слышу. Я же аппарат забыла вставить.

– Вы сантехник? – кричу. – Трубы проложили уже?

Он опять шевелит губами, головой мотает. Что, не сантехник, что ли? Не пойму. Сидит в штанах спортивных. Ноги поджал. Что-то здесь нечисто. Странное место. На окне горшка нет. Полки, шкафы кругом. На больницу не похоже. Зачем я здесь?

Иду назад. Соображаю. Это точно не мой дом. Может, мне вчера плохо стало, да меня по ошибке сюда привезли? Помню красную машинку. Цифры помню какие-то. Семь, шесть, один. Кажется, так. А что за цифры, к чему, не помню. Где мама моя? И дочка где? Или это я дочка и есть?

Сяду, ещё посижу. Раз, два, три, четыре, пять. Почему так ходить трудно? Накачали меня, что ли, каким-нибудь этим… Слово забыла. Похитили. У мамы, небось, выкуп будут просить. Может, милицию вызвать? А где телефон? Вот, рядом стоит, под рукой. Как тут набирать-то? Кнопки разные, не поймёшь ничего. Если бы мой телефон был, с диском, сообразила бы. Ничего, я их сейчас перехитрю.

Встаю, осматриваю вешалку. Куртки висят. Пальтишко моё где? Должны быть пуговицы с четырьмя дырочками. И платок мохнатый. Ладно, возьму эту куртку. Вроде налезла. И шапка в кармане. Страшная какая-то. Да ничего, авось не замёрзну. Главное, чтобы от обочины подальше. Подхожу к двери, дёргаю. Заперто.

Вот же сволочи какие. Заперли, как зверка в клетке. Отхожу на шаг, наваливаюсь на дверь. Ой. Больно в плече. Ироды, за что же вы так-то? Что я вам сделала? Колочу в дверь кулаками.

– Откройте дверь, откройте дверь! – кричу я. – Милиция!

Мужик этот подскочил. Говорит что-то, ругается. Лицо сердитое. За руку берёт, оттаскивает. Чуть не падаю.

– Что творите?! – кричу. – Мне туда надо! За мной приедут сейчас.

Он опять говорит, машет руками.

– Если тебе, сволочь, сказали трубы чинить, ты и чини! – говорю я, разворачиваюсь и иду прочь.

Вроде отстал. Иду по коридору. Ещё комната. Балконная дверь. Не удержите вы меня тут. Люди помогут. Открываю дверь, выхожу на балкон. Высоко. Точно не мой дом. У меня всего пять этажей, а тут вон какая высотища. Внизу ходят люди. Вон же, вон она! Красная машинка.

– Валя! – кричу я. – Я здесь! Забери меня отсюда!

Кто-то подходит ко мне сзади, хватает за рукав. Оборачиваюсь. Женщина. Симпатичная, но недовольная. Кого-то мне напоминает. Она тащит меня в комнату, закрывает балкон. Стаскивает шапку и куртку. Ведёт, сажает на диван. Уходит. Что всё это значит? Не понимаю. На полу валяется белая прокладка. Сквозь шторы пробивается свет. Женщина возвращается, садится рядом. Что-то вставляет мне в ухо. А, аппарат мой.

– У меня дочка на вас немного похожа, – говорю я. – Валей зовут.

Она садится рядом. Глаза грустные.

– Я – твоя дочь, – говорит она. – Я Валя. Мама, ты что тут устроила? Зачем Пашину куртку надела? Куда собралась?

– Домой, – говорю я.

– Здесь твой дом теперь, – она вздыхает сердито. – Я замуж вышла. А ты одна жить не можешь. Забываешь всё. Не ешь по нескольку дней. И сейчас не ела. Что, не видела тарелки на столе? Нам пришлось тебя к себе забрать, понимаешь? Я только на минутку вышла в магазин, а ты раскричалась, Пашу напугала. И почему от тебя пахнет? Да у тебя же рука в говне! Дай хоть салфеткой вытру.

Она трёт мне руку мокрой белой тряпкой.

– Ну, приходи в себя, – говорит она. – Помнишь меня? Я – Валя, дочка твоя. Помнишь?

– Помню, – говорю я. – Конечно, помню.

На всякий случай улыбаюсь.

– Ну, хорошо, – она устало вздыхает. – Я пойду, полежу. Ты нам всю ночь спать не давала. Песни всё пела про могилку свою. Поешь. Кажется, тёплое ещё.

Она уходит. Вроде поверила, что я её помню. Но она не моя дочь. Не Валя. Этой тётке лет сорок. А Валя молодая совсем. Зачем они меня сюда привезли? Что им за корысть? Где мой дом? Где моя мама?

Я замечаю перед собой, на столе, справа от тарелок с едой, небольшое зеркало. Там отражается старуха с седыми волосами. Щёки ввалились, во рту совсем мало зубов. В ухе слуховой аппарат. Это что же – я?

Я сижу молча, пытаясь сосчитать годы. Если, скажем, восемьдесят, то, получается… Я чувствую, что сейчас заплачу. Уже плачу. Подбородок трясётся, из глаза бежит слеза.

– Мама! – шепчу я. – Ты жива?

Игоряша открыл левый глаз и ужаснулся. По комнате скользила тень огромного костлявого чудовища. Игоряша закрыл левый глаз и открыл правый, но от такого резкого движения у него начался нервный тик. Пару раз передёрнувшись, он понял, что тень порождена необычайным совпадением двух невероятных событий – во-первых, сквозь серое затянутое паутиной окно пробился луч яркого солнца, во-вторых, по стеклу бежит огромный, отъевшийся таракан.