Он мог, давно уже научился, подолгу о ней не думать. Неделями. Да что там неделями – месяцами. Пока случайно что-то не напоминало – похожий силуэт в толпе, или чей-то легкий и светлый голос, или вот, как сейчас, – эта стюардесса. Могла ли у Веры быть сестра примерно одних с ней лет? Да нет, он бы знал.
Лучше бы тогда, в детстве, его сразу выгнали с хора. Но Петр Николаевич – пожилой школьный учитель музыки – разрешил ему остаться и ходить дальше, – и только раз, приблизившись, неслышно для других произнес:
– Ты, Витя, не пой… ты просто рот раскрывай, но не пой, договорились?
И Витя не пел – но ходил на все занятия, и раскрывал рот, и смотрел на Веру.
А потом, ко Дню Победы, они разучивали на хоре песню про бухенвальдский набат. И тогда Петр Николаевич, чтобы ребята лучше поняли слова и выразительнее пели, рассказал им о том, о чем почему-то не рассказывала учительница истории, – о концлагерях, о газовых камерах и страшных печах.
С того дня Вера стала ему представляться в огне – словно только он один и мог уберечь. А его дошкольная малышовая мечта стать пожарным вдруг проснулась снова – и он уже точно знал, что да, вырастет и станет.
Пожарным Виктор так и не стал. А с Верой не виделся с выпускного, да и на выпускном они не сказали друг другу почти ни слова. Он напропалую приглашал танцевать всех других девчонок из класса и не подходил к ней, – назло, специально, чтобы не воображала, – и тогда Вера сама пригласила его на вальс, но не сказала ничего, только заглядывала в глаза. А потом – не виделись, не получилось. Всем другим, всем кому угодно, кому она была не нужна, – им она постоянно попадалась навстречу: кто-то наталкивался на нее на автобусной остановке, в магазине, на почте, кто-то случайно подвозил до города, кто-то вообще встретил ее в отпуске на далеком пляже, – и только Виктору она не встретилась ни разу. Так все и забылось – и сама Вера, и его странные детские кошмары, в которых ее охватывало пламя. На редких встречах одноклассников она ни разу не появилась – Виктор лишь слышал краем уха, что Вера, как и мечтала, поступила в сельхозакадемию в Москве. Ну да, ну да, она всегда любила возиться со всякой рассадой, у нее первой зацветали крокусы и примула возле крыльца, и смородиновые кусты за ее калиткой казались гуще и наряднее, чем у остальных.
Он захлопнул ноутбук, но убирать в сумку не стал – лететь долго, и, когда наберут высоту, все равно снова доставать и включать. Стюардесса, та самая, с бровями вразлет и мягкими черными локонами, стоя в проходе, рассказывала про спасательный жилет, лампочку и свисток. Несколько раз она словно полоснула Виктора взглядом.
Он не мог ее просто так отпустить.
В маршрутку от аэропорта до метро было не вбиться – Нина уже пропустила две. Час пик, много только что прилетевших рейсов.
– Нина?
Кто-то ее окликнул – она от неожиданности чуть не выпустила ручку своей дорожной сумки. Обернулась на голос, вздрогнула, не веря своим глазам.
– Степка?!. Ой… простите, пожалуйста, – Нина прикусила язык, узнав пассажира, что летел несколько дней назад на ее рейсе.
– Это вы меня простите, – улыбнулся он. – Вы меня, конечно, не помните. Я летел у вас в самолете в пятницу, из Мюнхена.
– Помню, – вдруг призналась она.
– Да?
– Да.
– Я должен был вас найти. Вы… вы в город сейчас?
Нина молча кивнула.
– Я могу вас подвезти.
– Спасибо, – согласилась она. – Вы только хоть скажите, как вас зовут?
– Виктор.
Нина не отозвалась, просто молча направилась за ним следом. Как ее сумка оказалась в руках у Виктора, она даже не поняла. Она старалась не смотреть на него – так, со спины, он был еще больше похож. Быстрая легкая походка, четкие движения…
Виктор звякнул ключами, и стоявшая на забитой парковке «мазда» подмигнула в ответ. Когда машина тронулась, Нина заметила висевшую под лобовым стеклом фигурку – двух разноцветных рыбок, словно сплетенных в кольцо.
– Я по гороскопу – Рыбы, – сказал Виктор, перехватив взгляд Нины.
– Как, и вы?.. – почти вскрикнула она.
– А кто еще? – спокойно отозвался он, выруливая со стоянки.
– Да так, – растерялась Нина. – Знакомый.
– А-а. Куда ехать?
– Не повезло вам со мной – на другой край Москвы, в Бирюлево.
– Бирюлево так Бирюлево. А повезло или нет – посмотрим.
Так, в полутьме, в салоне машины, она была еще больше похожа на Веру. Только руки совсем другие – у Веры, которая вечно копалась в земле, занималась с рассадой, рыхлила-поливала, – у нее всегда были коротко, под корень, подрезанные ногти, без всякого лака. А у этой девушки… как же ее, Нина, да, Нина, – неброский, но очень аккуратный маникюр.
Читать дальше