Владимир Ковтонюк - Святая вода. повесть и рассказы

Стало понятно, что при таком положении лыж удержать самолёт в полёте можно только на минимальной скорости, практически равной скорости сваливания в штопор.

Сразу же появилась мысль – послать всё к чёрту, открыть фонарь кабины, выбраться из неё, да и сигануть.

Но Ракитский вовремя вспомнил, что перед взлётом снял парашют. Поэтому, тут же в утешение появилась и другая мысль – какой нормальный человек выпрыгнет из пока ещё нормально летящего летательного аппарата. А парашютик был совсем маленький, с большой вертикальной скоростью снижения. В лучшем случае, ноги переломаешь, а то и совсем гробанёшься, внизу-то вон, сколько всего понастроено. Одна ЛЭП чего стоит, сразу в обугленную головешку превратишься. Да и неизвестно, куда упадёт эта штуковина, пока ещё называемая самолётом, которая, как только её покинет пилот, станет обыкновенным неодушевлённым предметом.

Ракитский представил, какой вой поднимется в газетах, как расшумится радио и телевидение! Вот, летать не умеют, а всё туда же! А если и пытаются летать, то на таких аппаратах, которые и в воздух выпускать нельзя. И вообще, дай им волю, они и на Кремль полетят, а там – до теракта недалеко. Куда смотрит Министерство транспорта? Запретить, и немедля! И вообще, арестовать их всех, да пересажать! И впредь никого не пущать!

Но раз прыжок с парашютом пока откладывается, а сажать самолёт с лыжами в таком положении немыслимо, то необходимо придумать что-то неординарное, чтоб на посадке не разбить машину и не убиться самому.

Для того, чтобы выиграть время для обдумывания и принятия решения, необходимо для начала набрать высоту, хотя бы тысячу метров. Это следует выполнить на минимально возможной скорости, чтобы сделать силы, затягивающие самолёт в пикирование, минимальными. А то ведь и руля высоты может нехватить для удержания машины в воздухе.

И Ракитский, выпустив закрылки и убавив обороты моторам, приступил, удерживая самолет на минимальной скорости, к выполнению этой задачи.

Самолёт медленно набирал высоту, хотя и дрожал, как живое существо, предупреждая лётчика о том, что находится перед сваливанием в штопор.

Забравшись на тысячу метров, Ракитский две-три секунды не предпринимал никаких действий, набираясь решимости перед тем, как открыть створку фонаря кабины и зафиксировать её в таком положении обыкновенным крючком, подвешенным на подмоторной раме. И в этом его можно понять: на земле в тот день резвился мороз в пятнадцать градусов. Если верить тому, как учат при первом знакомстве с аэродинамикой, что температура воздуха с каждой сотней метров высоты падает на один градус, то за бортом Ракитского поджидали мороз не менее, чем в двадцать пять градусов да ветер со скоростью не менее двадцати пяти метров в секунду. А у него даже перчаток на руках не было.

Но судьба Ракитского измерялась теперь на этом самолёте количеством бензина в баках, и моторы с каждым оборотом винтов неумолимо убавляли время, отведенное для выхода из создавшегося положения. Данное обстоятельство торопило с принятием решений и всячески подталкивало к действию. И Ракитскому ничего не оставалось, как откинуть и зафиксировать створку фонаря кабины.

Стараясь не делать резких движений, опасаясь прикоснуться к рычажкам управления моторами, которые установлены не в кабине, а на торце борта, прилегающем к фонарю, зажав ручку управления голенями и икрами ног, он перевесился через левый борт. Прислушиваясь к поведению машины, ерзая на сиденье, чтобы подвинуть ручку управления, зажатую ногами, то в сторону приборной доски, то в сторону сиденья, и этим удержать скорость неизменной, ему удалось нажать левой рукою пятку лыжи вниз и, ухватившись правой рукой за серьгу на носке лыжи, развернуть её.

Проделать то же самое с правой лыжей оказалось намного сложней, так как для этого пришлось перебраться на правое кресло. И вновь пришлось открывать створку фонаря, вновь пришлось удерживать коленями и голенями ручку управления.

И ему удалось развернуть и правую лыжу в нужное положение.

Но в какой-то момент невольным движением ручки управления (он ведь управлял самолётом, удерживая ручку коленями ног!) увеличилась скорость самолета, что тут же привело к развороту левой лыжи. И Ракитскому вновь пришлось открывать левую створку фонаря кабины и вновь перевешиваться за борт, чтобы развернуть левую лыжу.

Ракитский забрался в кабину, привычно поставил ноги на педали управления рулём поворота, взял правой рукой ручку управления и взглянул на часы. Прошло всего три минуты, а там, за бортом, эти минуты казались вечностью. И не только потому, что долго возился с лыжами и замерз. Постоянная мысль, что на этом самолете бензобаки, установленные в крыльях, длинные и плоские, подхлестывала его. При крене самолета бензин из бака, находящегося со стороны крена, не забирался, и мотор работал на бензине из расходного бачка. Это ограничивало время крена в одну сторону, так как мотор, выработав бензин из расходного бачка, мог заглохнуть.