Зорий Шохин - Жертва и хищник. Роман

Парень застыл у двери.

– Не устраивает? Дверь открыта…

И Эдюля, гордо приподняв голову, наблюдал за реакцией Кларка. Тот стоял, не решаясь сделать шаг. Но Эдюля слишком хорошо разбирался в человеческих слабостях, чтобы усомниться, что дело сделано.

– Позвоню, когда договор будет подготовлен. Придешь и подпишешь. Все. Свободен!

Парень моргнул и стал собираться. Ох уж эти актеры…

– И учти: ты с ней поромантичней, слышишь? Цветочки, вздохи, страсть! От такого сухаря-мужа, как у нее, вагина, наверное, совсем засохла…

Эдюля проводил гостя до двери и, захлопнув ее, возвратился в салон. Он был доволен собой. Даже очень! Ему и вправду все и всегда удавалось. Сбои случались редко. А если и доводилось ему падать, он всегда умудрялся совершить рискованнейшее сальто и приземлиться на ноги. Такие таланты даются судьбой далеко не каждому.

Подробности и детали плана Эдюля еще не проработал, но суть была уже ясна. Все сводилась к старой как мир схеме: треугольник ревности! Его это даже наполняло гордостью. Выходит, он не так прост, как могло бы показаться. Сфинкс! Неразгаданный иероглиф!

Но операция эта требовала не только творческого подхода и точного расчета, но и соблюдения строжайшей секретности. Вести себя надо было настолько аккуратно, чтобы фарфоровый домик удачного замысла не разбился вдребезги от какого-нибудь неловкого движения.

Разумеется, главное, чтобы обо всем не догадалась эта старая тварь – Джошуа Шмулевич. Этот поганец слишком подозрителен, впрочем, иначе бы он никогда не преуспел на своем поприще. Эдюля выяснил, что когда-то Джош баловался литературой и собирался стать писателем. Но довольно скоро убедился, что хлеба с маслом это ему не принесет, и переквалифицировался в ловца талантов. О потугах молодости Джошуа вспоминал с улыбкой, но зато на всю жизнь сохранил страсть к разгадыванию и коллекционированию характеров. Это получалось у него великолепно, и только Эдюля пока не находил определенного места в его коллекции. С одной стороны, он вызывал любопытство: где вы еще встретите такой талант выходить из выгребной ямы чистеньким, даже оказавшись на самом ее дне? Но с другой – вызывал чувство досады от своей непостижимости. В большинстве случаев Джошуа не мог предугадать, какое тот примет решение или как поступит, если речь пойдет о чем-то важном и серьезном.

– У тебя, Эдвард, кожа из резины, – размахивая в искреннем недоумении руками, философствовал Шмулевич. – Ее не прокусишь и не проколешь! Она растягивается. Не сморщивается. Это что, опыт вывернутой наизнанку российской действительности?

Профессиональный браковщик дарований, Джошуа воспринимал свою неудачу не просто как позорный провал, а как личное оскорбление. Эдюля же в ответ лишь презрительно похихикивал.

– Если бы я был режиссером, я бы снял о тебе фильм, – сказал ему однажды Джош, – и получил бы «Оскара». Ты текуч и непознаваем. Лишен формы и пуст. Но в тебе бродит какая-то тайная энергия. Скажи, а не было ли у твоих предков инфернальных генов?

– Каких-каких? – переспросил Эдюля, но Джошуа не ответил…

Гиперактивность Эдюлиного мозга унижала. Живучесть и приспособляемость приводили в раздражение. Чего тогда он, Джошуа Шмулевич, стоит, если не в состоянии постичь суть не очень умного, плохо образованного, но гениального проходимца?

Сам Эдюля всю эту интеллигентскую чушь искренне презирал. Если бы не его живучесть, ему бы никогда не выбраться из центрифуги конкуренции. Не спастись. Не остаться в живых. Ведь она работает круглые сутки, без выходных и даже без пауз. Перемалывает кости добрым девяти десятым попавшей в нее человеческой массы. Отходы сбрасываются в утиль.

Ни с какой идеологией его успех не связан, был уверен Эдюля. Его корни – в капризах генетики, в невероятном смешении текущих в нем кровей. Мать его по бабушке была еврейкой, а по деду – армянкой. А отец… Копаясь в архивах, он обнаружил в своем генеалогическом древе немало экзотики: немецкую бандершу и русского городового, армянского купца и турецкого банщика. И это еще не все…

Он ведь родился не в избалованной Европе, а на Кавказе, на Апшеронском полуострове, хищным клювом вонзающемся в Каспийское море. Кстати, «Каспийское» оно у европейцев, а у азербайджанцев было и остается «Хазарским». Ведь тысячу с чем-то лет назад вся эта территория, от Черного моря до Каспийского, несколько веков была под властью Хазарского каганата. А верхушка этого степного гиганта, чтобы не обращать против себя столкнувшиеся в смертельной схватке воинственный ислам и фанатичное христианство, выбрала своей религией иудаизм. Не помогло: запертое между двумя смертельно враждующими цивилизациями государство распалось. Его доконала мясорубка войн: разделенная горным хребтом огромная территория рассыпалась на мелкие и враждебные анклавы.