Александра Азанова - Были одной жизни, или Моя Атлантида

Я успела обменять папины книги, взамен несла новых пять книг, сложив одна на другую и все положив на правую руку, побежала домой. Было мне семь лет, но никто верить этому не хотел, говорили, будто я шибко мала. Я не чувствовала и не понимала, мала ли, велика. Мне было удобно в своём теле и на моих маленьких ножках, хотя и про ножки спрашивали, баско ли мне на них ходить? Я говорила – баско, осматривала свои в «цыпках» грязные ножонки и убегала. Сейчас тоже было лето и босые ноги были в «цыпках». Это такие мелкие трещинки, ранки на коже от грязи. Мыть ноги было нестерпимо больно из-за этих «цыпок». Другим ребятишкам матери мыли ножки и смазывали либо маслом, либо сметанкой. На мои ножки никто дома не смотрел и я их не мыла никогда, разве что в бане, да при купании в реке помокнут, да обсохнут.

Из библиотеки я бегом бегу домой, чтобы обрадовать папу новыми книжками. Но, вдруг, земля под ногами заходила кругом, потом стала налетать на меня, словно стена преграждала мне дорогу. Я искала проход, металась из стороны в сторону, стена давила меня сверху, а потом я потерялась. Ещё слышала голоса, женщина кричала, что у меня из ушей кровь течёт. Я пришла в себя дома, лежала на деревянном диване, который очень любила, как стала помнить себя. Надо мной склонилось озабоченное лицо отца. Я всматриваюсь в его глаза и спрашиваю: «Что случилось?» Он берёт мои руки в свои, смотрит на них, а на них кровавые ссадины. Много. От локтей до кистей. В ссадины въелась земля. Возле нас стоят соседки, голоса их я слышала перед тем, как потерять сознание. Они кричали, что из ушей у меня выступила кровь. Это они за кровь приняли привязанные к ушам цветки «царских кудрей». Все смотрели на меня участливо, жалостливо. Я хотела вскочить, дёрнулась, а тело не слушалось меня. Я ещё попыталась пошевелиться, но напрасно. Тут мачеха вспомнила, что перед моим уходом в библиотеку она дала мне выпить брусничную настойку. Сразу все засмеялись, повеселели, поняли, что дорогой я опьянела. Книги кто-то собрал и принёс папе. Я лежала и думала, почему земля преграждала мне путь? Я спросила об этом у папы, а он засмеялся и сказал: «Ты, моя малышка, сделалась пьяная, а у пьяных всегда так. Земля пьяных не любит, и сталкивает их с ног».

Так вот оно что, задумалась я, выходит, что земля живая! Захочет, и свалит с ног, и ничего с ней не поделаешь! Она сильная и большая!

А потом мне вымыли руки, ссадины мачеха натёрла солью. Ох, как это было больно. Про йод, видимо, не знали. Руки мои зажили, но у меня появилась привычка наблюдать за пьяными мужиками, как они боролись с Землёй. Не победить её, не обхитрить!

Мне ещё и четырёх лет не было, но я внимательно прислушивалась к разговорам взрослых. Вечерами приходили к бабушке её знакомые старушки, и начинались разговоры, сперва о том, о сём, о дневных делах-заботах. Говорили про своих знакомых, кто-то женился, кто-то умер. Умершие, по рассказам, всегда оставляли родным наследство. Перечисляли, что было оставлено тому-то, и тому-то. Днями я почти всегда была дома одна и подолгу размышляла об услышанном. Я очень любила слушать сказки взрослых, хотя, рассказывая, взрослые верили в то, что есть черти, колдуны, что покойники ходят, пугая людей, иногда мстят за нанесённые обиды при их жизни. Слушать было интересно, но очень страшно. Оставаясь одна, я боялась слезть с печи. Со слов старух, печь была святым местом, не доступным нечисти. Я много лет верила этим сказкам. Но рассказы о наследстве мне больше нравились, я захотела получить наследство.

Но от кого? И я решила спросить у папы, что он мне оставит в наследство, когда умрёт? Мой глупенький умишко ещё не понимал, какая это трагедия, когда умирает родной, любимый человек. Я думала о наследстве. «Папа, что ты мне оставишь?» – опять спросила я папу при удобном случае. Я не понимала, что делаю ему больно. Он не ругал меня, спокойно сказал, что оставит мне от жилетки рукава. Я не спрашивала, что такое жилетка, у папы её не было, но что такое рукава, я знала. Я думала, что рукава от какой-то одежды, но, раз они оставлены в наследство, значит, они усыпаны драгоценными каменьями, очень-очень дорогие! Я не стала больше приставать к папе с переспросами о рукавах, но часто думала про них. Я их видела, как самые настоящие, сверкающие драгоценностями. Года два я думала про рукава от жилетки. Однажды пришёл ко мне соседский мальчик, Геня Оносов, мы дружили с ним. А на нём поверх рубашки тёмненькая безрукавочка! Я внимательно осмотрела его наряд и спрашиваю, взявшись за полочку безрукавки, что это? Это, говорит, мама сшила мне жилетку! «А где же рукава?» – снова спрашиваю я. А жилетка всегда без рукавов, ответил Геня. Я, было, упала духом, приуныла. Но надежда вновь окрылила меня: ведь у папы жилетка будет обязательно с теми рукавами, которые придумала я! Но больше к папе приставать не стала. Я не хотела, чтобы папа умер. Но этот смешной эпизодик из моего детства я не забыла, и рассказывала о нём своим детям. Они смеялись!