Владимир Хардиков - Район плавания от Арктики до Антарктики. Книга 4

Это был тот самый рейс, когда он впервые погрузил на судно рекордное количество груза, 18600 кубометров леса, и когда групповой диспетчер Николай Кучин получил премию в размере месячного оклада приказом начальника пароходства, еще ничего не зная о рекордной загрузке, с очень интересной формулировкой: «За грамотное руководство действиями капитана». Тем не менее лес был уже на борту, и принят дополнительный балласт при выходе на чистую воду для увеличения остойчивости до одного метра, что вполне достаточно для прохождения длительного перехода от Тикси до Японии через штормовые арктические и дальневосточные моря поздней осени: Чукотское, Берингово, Охотское – с выходом в открытую часть Тихого океана, где волнение моря в это время года менее 6—8 метров считается чуть ли не тихой погодой. Для пущей уверенности капитан принял 6000 тонн балласта в днищевые и бортовые балластные танки, и осадка судна кормой составила 13,5 метра, носом – 12,0 метра. Общая масса лесного каравана на палубе также была около 6000 тонн, учитывая плотность лиственницы, погруженной с воды из плотов, спущенных с верховьев Лены. Через арктические и дальневосточные моря вплоть до самого Петропавловска-Камчатского судно следовало в штормовых условиях, зарываясь в тяжелые холодные волны, которые временами накрывали весь палубный караван, но пароход снова выныривал, и тонны забортной воды низвергались потоками водопада с его главной палубы. Все люки и двери надстройки, трюмов и помещений полубака были тщательно загерметизированы, и боцман с плотником несколько раз в день проверяли их надежность. При этом капитан изменял курс судна для меньшей заливаемости, чтобы сизый водяной вал не накрыл обоих проверяющих и не выбросил их за борт в холодные воды Берингова моря, где нет шансов на спасение. Рваные, низко бегущие облака дополняли общую безрадостную картину на фоне заснеженных сопок виднеющегося справа безлюдного на сотни километров берега. Бортовая качка не превышала пятнадцати градусов на оба борта благодаря оптимальной остойчивости, и палубный караван держался вполне надежно. Дважды в день боцман со своей командой проверяли его крепления, подтягивая по мере надобности ослабевшие талрепы (устройство для обтягивания). Так и следовали до самого Питера, переваливаясь с борта на борта, как большой 180-метровый утенок, под монотонный скрип стензельных стоек (вертикально установленных бревен, формирующих лесной караван), и только войдя в полностью укрытую от ветров всех направлений Авачинскую бухту, вздохнули с облегчением. Здесь стояла тишина, и лишь небольшая рябь пробегала по водной глади созданного природой уютного и безопасного уголка, в котором, по мнению знатоков, можно уместить весь мировой флот. И если предполагать их правоту, то уголок оказывался вовсе не маленьким. Даже не верилось, что совсем рядом за выходным мысом Тихий океан показывает свой зимний жестокий нрав, экзаменуя мореходов по всем пунктам навигационных, или, как говаривал еще Петр Первый, «навигацких» наук, безо всяких поблажек и скидок.

Оформившись как обычно, в Петропавловске-Камчатском, частенько именуемым на востоке страны Питером, но не под стать Санкт-Петербургу, а всего лишь для краткости произношения, снялись на Японию, и капитан согласно существующей практике выслал по радио подробный грузовой план для предварительной подготовки докеров к выгрузке согласно надобностям получателей. Осадка в 13,5 метра необычна для лесных портов Японии, и немудрено, что указания по выгрузке пришли лишь на третий день: видимо, японцы долго согласовывали порт выгрузки именно из-за большой осадки. На третий день судовой агент прислал ротацию портов: палубный груз нужно было выгружать в порту Нанао, в заливе Тояма со стороны Японского моря, на острове Хонсю, и остальной груз – в порту Фусики, на противоположной стороне того же залива. Несмотря на позднюю осень или раннюю зиму – кому что нравится – в Японии было относительно тепло, не менее +10 градусов, и зелено. Оранжевые мандарины на ветках, выглядывая из зеленой листвы, создавали иллюзию наступающих новогодних праздников, до которых оставался целый месяц. Японцы, привыкшие к своим своеобразным пейзажам, проходили мимо, не замечая живых натюрмортов, и никто и не пытался сорвать с ветвей хотя бы один-единственный плод. Да и зачем, когда в каждом магазинчике они продаются в любом количестве задешево, вдобавок они, вероятно, незнакомы с поговоркой: «На шару и уксус сладкий», – вот и остаются мандарины на деревьях, сдобренных белым снежком, как напоминание о прошедшем лете, пока не упадут на схваченную легким морозцем землю, но это будет еще нескоро, не ранее января, да и похолодание на западном побережье с великой натяжкой можно назвать морозом, к тому же очень кратковременным.