Александр Якутский - Зовите меня Измаил. Рассказы и повести

Постучали ему по спине, прокашлялся. Посидел несколько секунд, осмысливая, и сказал задумчиво:

– А я тоже один раз книжку читал.

Посидел молча, убедился, что заинтриговал, и продолжил неторопливо:

– Меня сестра к себе на ужин позвала. У неё ж всё нормально: дом, муж, дочка. Не то, что у меня, латыша… Ну вот. Я после работы в душ сходил, расчесался, галстук надел. Такой, на резиночке. Пришёл к ней. Вовремя причём. А я тогда не знал, что в гости не надо вовремя приходить. Ещё не готово, надо подождать пятнадцать минут, ты вот сюда проходи, сюда садись, я сейчас… И усвистала на кухню. Ну сел, сижу. В галстуке, как чудак. Смотрю – книжек целый шкаф. Дай, думаю, попробую. Взял первую попавшуюся. Викентий Вересаев. Ну и имечко, думаю. Значит – классика, надо читать. Читал, читал, читал, читал, читал, читал…

Петька замолчал, вылил остатки себе в стопку, опрокинул, выдохнул.

– …читал, читал… Три страницы прочитал! Думаю: «да что ж ты, мать твою в гроб!». Перелистал всю книжку: ни одной картинки! Плюнул, поставил её на место, а тут уж сестра за стол позвала. Посидели нормально, выпили. Потом уже не читал никогда. Сестра больше в гости не звала, да и вообще, не было случая.

– Зря ты, Петька, – заявил Лёха. – Ты всё-таки попробуй ещё. Не Вересаева, поинтереснее что-нибудь найди. Одну книжку прочтёшь, другую, и…

– Что «и»? Ну что «и», Лёха? – вдруг вскинулся я. – Что будет? Вот мы с тобой прочитали Аксёнова, обкончались все, и что с того? Что изменилось?

– Ну как что, – растерялся Лёха. – Что-то новое о мире узнали, поняли какие-то вещи, по-другому на людей взглянули, на страну, в конце концов.

– Да? Ну вот посмотрел ты на мир глазами Аксёнова. И что? Мир лучше стал, страна изменилась? Или ты понял, как её изменить? Понял, как самому измениться, чтобы настоящим стать? Да ни хера подобного. Просто ты узнал, что у цвета говна больше оттенков, чем ты раньше думал, вот и всё твоё открытие. Как и моё, конечно. И как мы своё открытие будем в светлое будущее преобразовывать, какими трансформаторами?

Лёха насупился, Петька встревоженно смотрел на нас, не зная, чем помочь. Он не любил и боялся любого шума и суеты. Особенно, если не понимал, чем они вызваны.

– Физик наш с недотраху сегодня, похоже, – попытался Петька разрядить ситуацию, – Ты его, Историк, не замай. И вообще, хорош вам тут выяснять. Давайте-ка лучше…

Петька потянулся к своему шкафчику, достал ещё одну, сорвал пробку натренированным ногтем.

– Давай, Физик, ещё по маленькой?

– Не, Петро, я больше не хочу. Вы давайте уж сами. А я пойду, по магазину пройдусь. Узнаю, какие новости. Прости, Лёх. Чего-то я правда сегодня… Не того…

– Говорю же: с недотраху! – радостно провозгласил Петька, будто имел хотя бы малейшее понятие об этом вопросе.

Я пошёл в мясницкую. Перед плахой стоял Филька, задумчиво опершись руками и подбородком на гигантское топорище. Именно такими топорами сносили головы с плеч, я уверен. Рядом на полу валялась говяжья полутуша. Филька, семидесятилетний якут, мог стоять так очень долго. Сам он с полутушей не управится, но и помощи просить не приучен. Его кредо: вот станет невтерпёж, тогда и поработаем.

Мясо привозят почему-то по ночам. Обычно – говядину, полутушами. Иногда – новозеландских баранов, целиком завёрнутых в целлофан. Никогда – наших родных якутских оленей, не говоря уж о сохатых. Говорят, олени идут на экспорт. Говорят – в Голландию. Знают, коль говорят.

Я ухватил полутушу крюком за шею, втащил на плаху.

– О, Физик, привет. А ты чего тут? Сегодня ж не твоя смена, – разлепил глаза Филька, почувствовав движение рядом.

Ответа дожидаться не стал. Коротко хекнув, всадил топор в позвоночник покойной животины. Потом ещё раз, и ещё. Полутуша развалилась пополам. Я поворачивал куски так и эдак, а Филька садил топором, с полуприкрытыми глазами. В итоге мясо было поделено. Это пойдёт в зал, на талоны профессуре, а вот то останется здесь, своим. Дальше Филька начал управляться сам. Он укладывал очередной шмат мяса на плаху и быстрыми точными движениями отсекал от него килограммовые куски. Можно было не взвешивать, в каждом – по килограмму, месячная норма в лицо. Ну, плюс-минус, конечно, но очень небольшой.

– Мастер ты, Филька, – в сотый раз восхитился я.

– Да чего там, – снисходительно отозвался он. – Постой тут с моё, тоже научишься.

– Не, я уж как-нибудь обойдусь без этой науки. Не знаешь, Филь, чего в магазине нового?

Филька задумался, опять облокотившись на топор и закрыв глаза. Стоял долго. Я уж подумал: всё, опять уснул. Но нет, подал голос: