София Осман - Шара

Ну что ж, я принял это и зарекся! Обещаю, Александра, впредь надежнее руководить собой и не принуждать Вас справляться с моим необузданным нравом.

Но, перед тем как внедрить между нами очередное нововведение, я расскажу, что этому предшествовало.

Когда я уловил справедливое замечание, немедленно кинулся во двор. Там уже вовсю действовал Васька, я же был непримирим и решителен.

Я спугнул слугу и сам взялся за колун. Я был так успешен и энергичен, что ничем не занятый Васька растерянно сел на скамейку, скрутил сигаретку и назидательно изрек одно из своих самых ярких словарных непотребств, призывая меня быть половчей.

Я помню, как посмеялся его простоте, однако быстро уловил в суждении скептицизм и повелительно вскрикнул: «Что за площадная брань, Василий? Неси мне новых чурбаков, да поживее!»

Вы бы слышали меня в тот момент! Я был так тверд и авторитетен, так убедителен и важен. Я намеренно запомню эту интонацию и смогу ее применять, когда между нами установится доверительная теплота и мы будем с Вами исполнять любые фантазии друг друга.

Услышав властные нотки в моем голосе, Вы восхититесь, сделаетесь покорной и искренне исполните мною приказанное.

Василий натаскал деревяшек.

Он устанавливал – я колол.

Я долго орудовал инструментом. Я наслаждался. Время будто делало петлю за петлей, повторяясь целехонькими поленьями.

Даже Васька стал участником литературного сюжета, который сомкнулся в кольцо и не желал нас выпускать.

Всё остановилась в одно мгновенье. В очередном рывке я усмотрел пространственную темноту. Последнее, что помню, перед тем как меня сковала невыносимая боль в спине: я вонзил железо в деревяшку. Не знаю, видели ли Вы когда-нибудь технику раскалывания чурбаков. Поверьте, для успешной работы требуется недюжинная сила и ловкость, ведь расколоть деревянный обрубок можно, лишь порядочно замахнувшись увесистым топором. Так я и сделал, но, приземлив железяку на деревянную площадку, понял:… заело.

Пальцы разжали топорище, голова дернулась и велела глазам пересчитывать летающие кругом звезды.

Саша, когда весной я молил Вас стать моей Планидой, я не имел в виду небесные тела. Вы же поняли меня, как всегда по-своему: взамен того чтобы одарить меня собой и стать частью моей судьбы, Вы преподнесли мне таким хитрым способом… целое созвездие.

Во мне улавливалось состояние, типичное для кислородного голодания и нарушения водного баланса. Я пошатнулся. Окровавленными натруженными руками я стал хвататься то за спину, то за горло.

Ощутив хлипкую опору в плече Василия, я произнес: «Неси в покои да держи рот на замке в отношении маман».

Третьи сутки я лежу в постели и думаю только о Вас. Сегодня мои пальцы обрели возможность держать перо, и я немедленно решил Вам написать. Я очень слаб и болезнен. Мне приходится таиться, переносить боль беззвучно, ведь, выдай я правду, маман разволнуется и применит ко мне решительные методы лечения.

Графиня Гулявина славится умением отгонять любую хворь крайне мучительными способами, поэтому все домочадцы и луги отличаются хорошим здоровьем и прекрасным настроением.

Вероятно, письмом я хочу подтолкнуть Вас к сочувствию и ласке, а может быть, даже к визиту. Не поверю, что Вас не тронет моя физическая зыбкость, потому как именно Вы явились ее причиной.

Кроме того, мои мозолистые руки потеряли должную нежность и не позволяют мне успокаиваться. Я не скрываю, я пробовал, это было похоже на суровое действо с участием рашпиля. Я страдаю!

К душевным мукам прибавился радикулит с колкими откликами в шейном отделе. Мышечная сила вздыбилась и разлила по телу боль, сравнимую с истязанием. Руки потрясываются, ноги содрогаются, а голова мучительна и крайне неспокойна.

Еще сутки – и мои недуги приобретут хроническую форму, поэтому вчера Васька озаботился поиском доктора. В этой трагической пьесе мы с Василием вдвоем, мы – заговорщики. Случайным образом именно ему выпала роль моего ассистента. До ближайшего врача 33 версты. Ведя за собой Бронаса, Василий пояснил, что выбора у нас нет. Фредерик прибыл так спешно, насколько смог. Он внимательно осмотрел меня и поцокал.

«Томитесь, Родион?» – прищурившись, спросил он.

Талантливый доктор, он сразу уловил что к чему.

Я не ответил и отвернулся.

«Что есть из лекарств?» – осведомился он, и вновь я не удостоил его ответом.

«А из питья?»

Вопросом он доказал мне: три месяца деревенской жизни сделали из парижского эскулапа русского человека!