Юрий Сидоров - Пробуждение

– А чего собираться? – посмотрел на жену Мелешкин. – Мы же вчера еще вечером гостинцы в сумку положили.

– Мне тем более собирать нечего, – подхватил Карпунцов. – Сумка вон стоит нераспакованная.

– Ну, это я так, к слову, – замахала руками Людмила. – Все, пошла на кухню. А вы тут пока поболтайте. Витя, может, рюмочку с дороги?

– Да что я, алкоголик, чтобы одному пить! – отмахнулся Карпунцов. – Тёме нельзя, он за рулем. Давайте лучше вечером все вместе. И потом, не хочу я к Лешке ехать, чтоб изо рта несло.

Мелешкин проводил взглядом жену, заспешившую на кухню, потом посмотрел на гостя и понял, что не знает, о чем с ним говорить. Про Лешку вроде все сказано. А другие темы не вырисовывались. «Недружные мы какие-то. Собрались, и поговорить не о чем. Наверное, и встречаемся из-за этого редко. А может, это я один такой нелюдимый? – начал терзать себя Артем. – Все оттого, что ни брата, ни сестры. Вон Людка другой выросла: старший брат, младший брат. Хотя сейчас с Виктором тоже без особого тепла разговаривала. А с чего я это решил? Чужая душа – потемки, хотя жена как-никак, за столько лет изучил. Искорка у Людки порой в глазах проскакивает. А сейчас чего-то не было, не заметил я».

Мелешкин попытался отогнать грустные мысли. Частично ему это удалось, в голове стало возникать все больше безразличного к горестям вакуума. Артем прикрыл глаза и оказался во власти возникающих и пропадающих, замирающих на месте и срывающихся в стремительный танец цветных пятнышек на фоне чернильной темноты. Хотелось просто сидеть, ничего не видеть и никуда не двигаться.

– Ты чего, заснул? – с досадой услышал он прогоняющий состояние покоя голос Карпунцова.

Волей-неволей пришлось очнуться и даже пробормотать в ответ:

– Нет, это я просто глаза прикрыл.

– Да ладно, – махнул рукой Карпунцов, – тут все свои. Меня вот тоже в сон потянуло. Перенервничал в поезде. Тысячу раз в башке прокрутил, как Лешку увижу. А все равно дрожь какая-то во мне засела… Словами толком не могу выразить. Само тело не дрожит, а что-то внутри ходуном ходит, ворочается, покоя не дает. Может, это душа и есть. Как думаешь, Тёма? У тебя такое бывает?

Мелешкин не ожидал услышать от гостя такого признания. Старший брат сестры всегда представлялся ему человеком не очень многословным, частенько даже замкнутым, точнее, не стремящимся свою душу распахивать наружу, чтобы кто-то мог туда заглянуть и поизучать ее глубины. А вдруг не так на самом деле? Ведь он, Артем, не каждый день Виктора видит. Это даже слишком мягко сказано. В последние годы вообще, считай, не виделись и не общались. Хорошо, если раз в год пересекутся они с Людмилой с Витькиной семьей, а то ведь и реже случалось. Телефонные поздравления с днями рождения и прочими праздниками не в счет: чего там скажешь за пару-тройку минут, да и говорит в основном только Люда. А вот сегодня по-другому пошло. Может, Виктор совсем иной человек, чем кажется? Артем ощутил, что его в ответ тоже потянуло на откровенность:

– Я, когда мы в субботу с Людкой первый раз в больницу поехали, сам не свой был. Вроде и никто мне Лешка, по большому счету. Ты только не обижайся, но так ведь? Не брат, не друг закадычный. Брат сестры. Не чужой человек, понятно, но я его толком и узнать не успел. Мы с Людкой по гарнизонам мотались, ну, сам помнишь, чего я говорю. В Меженск нечасто заглядывали. К чему это я? Ах да, про Лешку. Не знал я его особо, а потом шестнадцать лет эти, тут точно не узнаешь. Вроде мне-то отчего переживать сильно? Ан нет, сам не свой был. Понятное дело, сам держаться старался и Людку поддерживать. Она молодцом выглядела. А потом смотрю, лицо то белеет, то густо-розовым становится. Видно, целые шторма внутри бушуют. Когда вошли в палату, я в сторонке у стеночки стал, и напряжение ушло. Вижу, что Лешка меня точно не узнаёт, раз он даже Людку не признал. И мне легче стало. Во-первых, определенность появилась. А во-вторых, первый момент, самый волнительный, уже позади оказался. Вот поверь, и с тобою сегодня так же будет, уйдет волнение, спадет. Хотя ты ведь брат Лешке, тут может и по-иному быть.

Артем почувствовал, что выговорился, и замолчал.

– Спасибо тебе, – негромко произнес Виктор. – Помог ты мне сейчас. Хочешь верь, хочешь не верь, но что-то с души у меня снял ты своим рассказом.

Мелешкин не ожидал услышать такую благодарность. Искренняя она была, не наигранная, чувствовалось, что от сердца шла. Захотелось посидеть вдвоем, с глазу на глаз, потолковать с Виктором вот так, как сейчас пошло. Но появилась жена, начавшая таскать тарелки с закусками из кухни, и возникшее желание отошло в сторонку. Люда – она хороший человек, любимый, столько всего вместе прожито и пережито, но сейчас точно была бы лишней для такого разговора с Виктором.