Дина Рубина - Бонжорно, команданте!

– А что там, вдали, – Везувий? – встревала я по-английски.

Он бросал взгляд налево, словно с утра, с тех пор, как он выехал за нами к поезду, на этой дороге могло появиться что-нибудь новенькое.

– Везувий, – отвечал он.

И справедливо: в те семьдесят евро, за которые он нанялся нас везти, не входила ознакомительная экскурсия по окрестностям. Мария, Сандра и Везувий на этом пути были уравнены в правах.

Вскоре дорога пошла вверх, закружила, взбираясь все выше, пока наконец слева внизу не пыхнуло синим пламенем море, и мы практически уперлись в тупик над обрывом. Медленно протиснулись в ворота пансиона, проползли по зеленому, увитому виноградом двору и остановились перед высокой дверью под каменным портиком с выбитым на нем словом: «CONSOLAZIONE».

Мы расплатились с Паоло, а он расщедрился и помог втащить сумки внутрь помещения… Не знаю, как назвать его – лобби? вестибюль? – мне так не нравятся все эти гостиничные слова, они не имели никакого отношения к дому, в который мы попали! С порога перед нами открылась уютная зала, дальняя стена которой, с раздвижными стеклянными дверьми, выходила на террасу, обращенную к морю, зашторенному сейчас легкими занавесями. На огромном блеклом ковре расставлены были плетеные кресла, столы и диваны, стояли вазы по углам… В простых рамках на стенах висели черно-белые фотографии старого Сорренто, годов – судя по одежде и маркам машин – тридцатых-сороковых… Ничего здесь не было нового, угодного вкусам среднего туриста. Слева от входа, у стены, притулилась высокая стойка портье, со старой настольной лампой под стеклянным абажуром, – пустующая; впрочем, по зову нашего водителя из соседней двери быстро вышел молодой человек, чем-то похожий на Паоло, возможно, даже его брат, – и пока он записывал наши имена и выдавал ключи, один другому оживленно рассказывал, судя по жестам, – что-то автомобильное…

– А где же Мария? – спросила моя подруга.

– Она сегодня в Масса Лубренце по делам и вернется поздно, – ответил портье.

По широкой каменной лестнице, которая подошла бы скорее замку, чем скромной вилле, мы спустились на второй, если считать сверху вниз, этаж – дом вгрызался уступом в скалу. В нишах площадок гнездились мраморные скульптуры, словно укрытые от непогоды. Над каждой, как лампады, теплились светильники под желтыми абажурами с трогательной старушечьей бахромой.

Наша комната оказалась большой, квадратной, с поместительными кроватями, с высоким и усталым, как старый гренадер на покое, зеркальным шкафом, с потертыми креслами и у кроватей – двумя непарными, но великолепными, давно не чищенными бронзовыми лампами явно начала прошлого столетия…

Дверь на балкон скрывалась за плотными бордовыми шторами, и когда я раздвинула их, весь широчайший блескучий залив размахнулся передо мной наотмашь, щедро, навеки… Никогда б уже я не смогла забыть этой картины.

Я ахнула и некоторое время стояла так, перед стеклянными дверьми, не отрывая взгляда от ровной дневной синевы моря, от всклокоченных гривок темно-зеленых пальм, от густых каракулей кактусов на чистом листе голубого неба, от лиловой пены бугенвиллей, сползающих по склону ущелья, от черных – на фоне сверкающего залива – веретен кипарисов… Наконец моя подруга распахнула дверь, и мы вышли на балкон, где стояли пластиковый стол и два плетеных, слегка рассохшихся кресла.

От вида, что открывался внизу и вокруг, невозможно было оторвать взгляда. Вилла сидела гнездом на вершине скалы, в углублении врезающегося в берег ущелья, и, если перегнуться вниз, справа можно было увидеть крошечный лифт, божьей коровкой ползущий по крутизне обрыва среди кустов и деревьев к желто-серой кляксе пляжа. И широко вдаль негасимо сиял залив с кораблями, яхтами, лодками, плотами и прочими плавучими приспособлениями, при помощи которых человек удерживается на спине морского божества уже столько тысячелетий…

– Никуда отсюда не уйду, – сказала я. – Вот так и буду сидеть все два дня на этом балконе.

Моя подруга засмеялась и сказала:

– Уйдешь, уйдешь… Нас ждут еще Амальфи, Равелло. В какой ресторанчик в Равелло я поведу тебя обедать!.. Смотри вниз, нет, правее, вон, напротив двух лодок – видишь дом у самой воды? Он тоже принадлежит Марии, как и эта вилла, – все дедово наследство… Много лет чуть не в развалинах лежал, а года два назад она его отстроила для себя, для дочки. Ну, и для Шимона, когда тот приезжает… Вон как черепица-то на солнце горит… Новенькая!..