Сергей Кубрин - Лицей 2020. Четвертый выпуск

Белые брюки – стрелками прохожих резать, – белая жилетка, белый пиджак, белая шляпа с атласной лентой по тулье. Он был бос, обувь – это для смертных, он потянулся к её сумке. Что там? – морковь, брюква, сплошь дачные корнеплоды.

– Выбор моей дамы-крестьянки! – демон захохотал. – Я буду его уважать.

Светлана умудрилась здоровенный турецкий баул завести за спину, отшатнулась, но вот беда, вот фокус – он сам оказался у неё за спиной, сумка уже была у него на плече, и её шершавые бока и пыльные углы не оставляли и следа на костюме подлеца.

– Вам не следует таскать тяжести, – сказал он и добавил: – Я знаю, где вы живёте, давайте туда не пойдём?..

– А куда пойдём?

Ей вообще-то двадцать один, у неё только один был. Тот, что в самоволке успел набедокурить, они были знакомы со школы. Светлана хотела романтики, солдат хотел Светлану, они выпили пива из бутылок. Прижал её к ограде, а там гремел, стравливал пар Колпинский трубный завод. Слева от раскачивающейся Светланы плескался арычок, справа сигналили в такт редкие ночные авто, а романтика ей чуть голову меж прутьев не зажала…

Нет, этот был другой.

– А как вас зовут?

И он захохотал опять и ответил, что никогда-никогда не поймёт русскую женщину, поэтому русская женщина в безопасности. Улыбнулся ей в душу, и вспыхнула трансформаторная будка, заискрили провода меж столбов линии электропередач, она, испугавшись, схватилась за его локоть, вороны сломались и посыпались оземь за их спинами. Они пошли по Механической, чёрт и Светлана. Она – крепкой кубанской породы, коренастая, бёдра и талия как у греческого сосуда, с толстой косой купчихи, с мудрыми глазами, доставшимися от бабули, – только она их не заслужила, лучше б то была бабулина брошь или шаль.

Они оказались лицом к лицу в дверях.

Он бросил сумку внутрь, а Светлана подумала: так же он может вальяжным касанием бросить и её, и комод, и Светину “ниву” с проколотыми шинами, ржавым днищем, одним щелчком их всех отправит… Ей стало не по себе от его лица, оно было слишком симметричным. Так людей не лепят. Тогда он напялил чужую ухмылку: подсмотрел у прохожего, перекосил свою физию, и Светлана хихикнула.

Ну всё, проводил и хорош!

Нет, он выдернул её с порога на лестничную площадку, там пахло тряпками и грязной газетой, провернул её вокруг оси. Вскружил, сплёлся вмиг, и только приблизил губы к губам, как пустая кабина старого лифта рухнула с девятого этажа на первый, потому что стопора отпустили, расплелись лифтовые тросы… Он с гиканьем метнул шляпу внутрь её прихожей. Та накрыла телефон и нательный Светин крестик, неведомо как с неё сорванный.

Хлопнул дверью. Схватил её за плечи и толкнул к выходу.

– Не закрылась! А если кто войдёт?!

– Незваных гостей съедят мои кролики, – отмахнулся плут, и, выбежав скорее из тухлой прохлады подъезда, отвесил поклон бронзовому вождю на солнечной площади. – Славный подарок тебе заготовлю, мы будем трудиться, мы будем любить!

К вечеру колпинские знали, что Светлана Никитина спуталась с заезжим. Не то пьяный тамада, не то артист-прощелыга, только никто ему не спешил навешать: тяжёлый был зной. Порядочного человека слепило от белого смерча, что вьётся вкруг Светланы, мутило человека от белого шума, которому улыбалась, внимала и таяла Светлана. Только продавщице в киоске “Союзпечати” было нипочём. Она сказала косой Аньке, от которой с тринадцати лет пахло сыром, та прошамкала управдому Надежде Борисовне, а уже та передала кассирше Сбербанка Захолуповой, чтобы та, выдавая пенсию Светиной бабуле, положила сверху и прибавку о том, что Светлана её – блядуха. Все они пожаловались, ведь родителей у Светланы не было. Бабуля потом набирала по домашнему, вставляя артритный палец в диск и вертя, вставляя и вертя, тщетно: белая шляпа накрыла связь, кролики грызли провода, а демон уже развлекал внучку в старом парке…

Он шутил, он сам был шутка.

А машины были для него точно голые.

С нутряным скрежетом вращалась детская парковая карусель “Колпинская сказка” на шестнадцать мест – и все для Светланы. Отслаивались пласты ржавчины с осей. Многотонная разбитая рухлядь: коньки насажены на шесты, с облупленными мордами и потёртой лубочной выделкой, а над ними побитые светлячки-диоды – всё заводилось от белой руки, а ноги его оставляли у платформы рытвины.

Не силе дивилась Светлана.

Не было у него никакой силы, а было только веселье.

Он заглушил электрические машинки на автодроме, заставив родителей глупо суетиться, а детей хныкать. Прижавшись ртом к коробке распределительного щитка, он выпучил глаза и высосал электричество, а затем разбежался и, подпрыгнув, выплюнул уже в колесо обозрения. А оно-то было на плановом ремонте. Парковый служака-алкаш не придумал ничего лучше, как вызвать пожарных, и оказался прав, прав, прав!..