Елена Тахо-Годи - «У мирного порога моего…»

Старая Вентимилья прекрасна в своей простоте. Аскетически суровая кладка из белого камня романского собора Санта-Мария-Ассунта и баптистерия. Тихое мелководье в устье Ройи, где по зеленоватой воде лениво скользят белоснежные лебеди. Слитность лазурного неба, моря, реки, гор. Ментона обширней, фешенебельней, но уже кажется бесконечно узнаваемой – это Тенд, увеличенный в десятки раз, или Вентимилья, внезапно расширившаяся, или растянутая панорама кварталов «старой», итальянской Ниццы. Начинаешь понимать, что вся прелесть вовсе не в узких мощеных улочках, не в архитектуре и охре всех оттенков, покрывающей стены домов и словно спускающей яркое слепящее солнце с неба на землю, а в самой природе – в сочно-зеленом размахе пиний, в кактусах, тянущих прочные стебли-канаты выше заборов, в стволах пальм, покрытых жестким начесом, в скульптурно-безжизненных кипарисах, в пятнисто-прозрачных платанах, в растрепанных, словно хиппи, эвкалиптах, в этом вечно радующем глаз непрестанной сменой оттенков море, в раскаленном, обжигающем солнце, в ослепляющем лазурью небе, в самом воздухе – горячем, пряном и пьянящем…

Рокебрюн, Эз, Вильфранш-сюр-Мер… Я увижу их лишь издали, когда они промелькнут в вагонном окне и исчезнут. Увы, всего не успеть, и я выбираю Монако.

Словно выстланный черным мрамором грот, впускает меня монакский вокзал и выпускает на пляс Сен-Дево, названной по маленькой часовне, стоящей тут. Теперь автобусом в Монако-Вилль, во дворец князей Гримальди. Миниатюрные, но стильно обставленные покои… Похожий на небольшую гостиную тронный зал… По Наполеоновскому музею я брожу одна. Публика в основном толпится в кафедральном соборе, снаружи напоминающем, как и дворец, скорее мавританский замок, у могилы погибшей четверть века назад княгини Грейс Патриции. Чудесная сказка о голливудской актрисе, покорившей сердце правителя Монако, действует на воображение моих современников сильнее, чем старая история о молодом офицере-корсиканце, попытавшемся завоевать полмира.

Княжеский Океанографический музей мне неинтересен. Я предпочитаю посмотреть, что такое монакский Экзотический сад. Узкие дорожки вьются серпантином по склону скалы, нависающей над Монако-Виллем, вьются между каменистых уступов, покрытых десятками, сотнями сортов кактусов: крошечных, словно крокусы, и многометровых, подобных деревьям, плоских и шаровидных, гладких и усыпанных тысячами игл, безжизненно-восковых или усеянных самыми причудливыми цветами всевозможных оттенков – от белоснежного до оранжево-кровавого.

– That is the Paradise, that is real earthly Paradise, John! [5] Это рай, это подлинный земной рай, Джон! (англ.). – восторженно восклицает женский голос за моей спиной.

Я оглядываюсь. Это элегантная дама лет пятидесяти из маленькой группки английских туристов.

– John, please… Do you hear me? Stop, darling! [6] Джон, пожалуйста… Ты слышишь меня? Остановись, дорогой! (англ.). – командует она, и Джон, круглощекий шестидесятилетний джентльмен в идеально отглаженных белых штанах и небесно-голубой рубашке, послушно останавливается. – Джон, милый, стань сюда. Нет, ближе. Ближе вот к этому кактусу. Хорошо. Теперь, дорогой, протяни к нему руку. О, нет, Джон! Не прикасайся – кто знает, вдруг он ядовитый?! А если и нет, ты можешь занозить руку. Так, так, хорошо. Отступи на шаг и улыбнись. Ну зачем так неестественно-широко?! Джон, прекрати паясничать! Отлично, Джон! Смотри на кактус. Джон, я снимаю – смотри на меня. И на меня, и на кактус. Почему не можешь? Ты что, не хочешь на меня смотреть? Тебе больше нравится кактус? Какое любезное признание с твоей стороны. Джон, милочка, да, так. Замри! Отлично! Снимаю. Все, можешь идти. Джон! Ты меня слышишь?

Неприлично все время оборачиваться, но я не удерживаюсь и опять бросаю взгляд назад. Дама вертит фотоаппаратом перед Джоном. У него веселая, добрая улыбка, живая и ироничная, в глазах, словно прячущихся за гладкими розовыми щеками, посверкивают озорные огоньки. Какой милый диккенсовский мистер Пиквик! Наши глаза встречаются. На мгновение я отвожу взгляд, но поднимаю вновь:

– Excuse me, – нерешительно начинаю я, – may I ask you…

– Surely, surely! With great pleasure! – отвечает он радостно сочным баритоном, не давая договорить и забирая из моей полупротянутой руки фотоаппарат. – Where do you prefer? Here or there? No difference? May be here? Okay? Why no flash? May be, once more? Okay? Look, please. It is pretty, is it? [7] Извините, можно вас попросить вас… – Разумеется, разумеется! С большим удовольствием! Где вы предпочитаете? Здесь или там? Нет разницы? Может быть, здесь? Хорошо? Почему нет вспышки? Может быть, еще раз? Хорошо? Посмотрите, пожалуйста. Удачно, правда? (англ.).