Галим Шаграев - Свирепая нежность, или Двенадцать писем сокровенного человека

Вода кажется небом.

Небо – водой.

А между ними – кувыркается и смеется солнце.

…Тогда я еще не знал: закон сохранения и превращения энергии связывает воедино все явления природы, а сохраненная и преобразованная энергия обладает свойством проявлять себя даже из глубины иных времен.

Видимо, я не случайно ходил на свою протоку один.

Пусть еще бессознательно, но я, наверное, уже начинал понимать: таинство – действо сокровенное и постигается в одиночку и, вкусив его ранние начала, догадывался: наступит время, и мне придется непременно подарить кому-то часть своего, освоенного и усвоенного мира, и тот, кого еще предстояло узнать, обязательно оценит значение того подарка и не испортит насмешкой или небрежным непониманием свое соприкосновение с таинством дара.

…Девочка зовет на протоку.

И мне приятно: на берег протоки привел ее именно я, именно я показал ей, что нужно делать, чтобы от солнца в воде кружилась голова.

Мы шли на протоку, и у меня прыгало сердце.

Я скрывал, что хочу взять ее за руку, а тут ее ладонь оказалась в моей.

И, как это бывало не раз, голову залил жар.

Жар тот стал постоянным спутником наших встреч.

Стоило увидеть девочку, как я тут же смущался, начинал краснеть, а остроглазые друзья, заметив это, смеялись, и, что неприятно, ехидничали, отпуская колкости; ни я, ни мои сверстники не знали – то было предвестие мучительно-сладостного сочетания двух вечных и прекрасных начал этой жизни – мужского и женского.

Я густо покраснел и вырвал сразу вспотевшую ладонь из ладони девочки.

Она тоже засмущалась и покраснела.

И мне уже хотелось, чтобы с нами шли мальчишки и девчонки, оставшиеся на реке, а моя спутница только мелькала бы среди них.

Мы пришли на протоку.

Девочка сказала, что будет купаться, и стала раздеваться.

Она, я хорошо помню, не снимала одежды на реке и не купалась.

Не делала этого и здесь, на протоке, и так хотелось одного: чтобы она только присела рядом и, подставив солнцу и его отблеску от воды тонкое лицо, обняла колени руками и, как я ее учил, слегка откинув назад голову, зажмурилась.

И – знакомо закружилась бы голова.

Вода показалась бы небом.

Небо – водой.

А между ними – кувыркалось и смеялось солнце.

И я снова увидел бы на губах девочки влажный отблеск солнца.

Протока и девочка дарили мне новые ощущения.

И так хотелось, чтобы они повторялись и повторялись.

Но девочка, сбросив платье, и, осторожно вытягивая, перед тем как ступить на горячий песок, носочки, пошла к воде.

Увидев ее округло набухшие соски, я смутился и отвел в сторону глаза.

И узнал горечь от разрушения тайны человека.

На другой день мы снова были на протоке.

Осторожно вытягивая, перед тем как ступить на горячей песок, носочки, девочка снова входила в тихую воду и оставляла за собой маленькие, плавные полукруги маленьких, плавных волн, а я сидел на берегу и не мог прийти в себя.

Она сказала, что скоро уедет и ей грустно от того.

До ее отъезда я плохо спал.

И – познакомился с тоской.

Через неделю соседи провожали мою знакомую к поезду.

Я видел девочку в последний раз.

Все, что сделал, – коротко махнул ей со ступенек крыльца.

Она махнула в ответ и улыбнулась.

И я запомнил ее прощальную улыбку.

И впервые испытал ощущение утраты.

И – познакомился с разлукой.

Но я помнил ее и время от времени приходил на протоку.

Однако прозрачная и легкая ее вода перестала улыбаться солнцу.

И я узнал, что в этой жизни есть и пасмурные дни.

Потом была зима.

Плохая зима: я надолго заболел.

Катался на своей протоке на коньках, и там, где купалась девочка, увидел вмерзшую в лед маленькую рыбку. Сбросив валенок, и расшнуровав конек, я стал откалывать им лед вокруг рыбки: показалось, – во льду замерзла моя девочка, и, заплакав от обиды, откалывал и откалывал коньком лед, сломал до крови ноготь большого пальца, но застывшая вода была твердой, как камень.

И я узнал безысходность.

И – еще неясную по своей природе, но, – существующую на свете, – тревогу.

Письмо третье

ТЕКСТЫ

…Неясная по своей природе, но, – существующая на свете, – тревога.

Когда я испытал ее в полной мере?..

Давно.

И – через явь во сне, а, может, – сон наяву.

…Я видел смутное начертание небольшого по объему текста, но слова его не читались: пелена предутреннего сна скрывала смысл полуразмытых и потому непонятных слов; но именно они – непонятные слова – и стали предвестниками догадки; и, пусть еще неясно, но приходило понимание, – видение то есть знаковое выражение ощущения времени, ощущения больших и малых событий, больших и малых перемен, которые, хочу я того или нет, накладывают отпечаток и на мою собственную жизнь, и в тот миг, когда пришла радость озарения, ее смяла непонятная тревога.