Семен Ханин - Первая зорька

Ночью к Паше пришли Марфа и Авдотья. Авдотья напоила его молочком и ушла поскорее, чтобы не мешать Паше изливать слезы в Марфин подол.

К утру народ вновь собрался к сараю и был уже крепко выпившим, а оттого злым и серьезным. Марфа вытолкала Пашу наружу, пояснив, что может тот сотворить чудо для каждой твари и человека лишь единожды. Но за чудеса свои он чаще всего бывает бит, вот и боится снова впасть в людскую немилость. «Что ж мы, ироды какие, – заголосили бабоньки. – Ану снять с мальчика цепь! Не звери ведь! Давай, родимый, делай свои дела. Мы с тобой все дворы обойдем, ты каждую тварь, что в заботе нуждается, излечи. А уж людям сделай то, чего просят. И живи с нами дальше, никто тебе слова не скажет. И сарай за тобой останется. И Марфа, гляди, за тебя пойдет».

Марфа краснела, но Пашиной руки не выпускала. Вышагивая важной персоной, она шла и шла с ним от хаты к хате. Последним обозом зашли к Авдотье Никифоровне. Корова, увидав Пашу, с порога кинулась лизать уставшее, измученное лицо. Никифоровна припасла молочка. Она долго с любовью смотрела, как Паша жадно пил большими глотками, на его тонкие дрожащие руки, и думала о своей навсегда ушедшей судьбе. «Ты, сынок, сделай так, чтобы я плакать вновь могла. Нам с кормилицей вдвоем тяжело. А так я плакальщицей пойду, глядишь, и проживу сытую старость». Паша погладил Авдотью Никифоровну по спине, и слезы брызнули у нее из глаз. Она плакала, как не плакала со времен ареста отца, заливая скатерть слезами.

С трудом поднявшись, Паша вышел во двор и, опираясь на Марфину руку, проследовал прямо в сарай. Он сразу уснул, едва коснувшись сена, а Марфа легла рядом с чувством выполненного долга перед селом и Пашей, ее будущим супругом.

Первая зорька привечала с утра и звала за собой. У жителя деревеньки всегда найдется труд – прохудился ли дом, задать ли корм буренке, окучить картофель или собрать колорадского жука. Но сегодня, бросив свои дела, жители деревни били пойманного Пашку. Благо, Марфа спала чутко и почти не прогавила бегство чудотворца. Павел затравленно смотрел на людей, отвечая на каждый удар лишь мотанием головы из стороны в сторону. Марфа гордо стояла в сторонке, чуя себя второй день кряду главной персоной.

Последней притопала Авдотья Никифоровна. Заплаканное лицо ее исказилось таким неистовым гневом, что мужики пятились, уступая ей дорогу. Искривленные узлами старческие руки плотно держали палку, что вновь и вновь опускалась на Пашкины кудри. Мальчик выл под ударами, а Никифоровна плакала и рыдала, вспоминая сына, оставшегося на далекой Афганской войне, мужа, не пережившего аппендицит в районной клинике, ушедших мать и отца да приевшуюся редиску с соленым хлебом.

Один раз в жизни, но надо. Кто его знает, что ждет нас за финальной чертой. Жаль уходить, не собрав на мольберт все краски мира. Я, конечно, не Леонардо да Винчи и не Сальвадор Дали, но отчего-то страшно не успеть. Может, я просто трус, и меня пугает это дикое слово «нет»? Это даже не смерть и не болезнь. «Нет» – это как будто ластик школьника стер неудавшуюся букву, оставив кляксу на прежнем месте. Пожалуй, именно поэтому я перестал есть все мясное, и не ловлю рыбу с друзьями, как ранее водилось. Я больше не хочу забирать чью-то жизнь, в самом дальнем закоулке души вскармливая надежду, что и меня повелительным перстом не скинут с шахматной доски, а будут играть, играть, играть, пока льется вода, и паруса стонут от ветра.

Верить или не верить в жизнь после смерти – дело личных убеждений. Но сейчас, пока я в игре, чертовски хочется собрать в свою копилку побольше разноцветных монет: ярких впечатлений от подаренного нам мира. Стоя у врат, буду ли я вспоминать о цветных монетах? Рано или поздно узнаю, как и все мы. Ну, а пока – на самолет в Японию. Чтоб пролететь полмира и ступить на землю восходящего солнца. Выйдя из самолета, я ступлю как космонавт на Луну и топну по Земле что есть мочи, дабы отпружинить от тверди. Мы, хоть на миг, разлетимся в разные стороны, и мой вклад ускорит вращение нашего Шарика.

Но прилетел я изрядно уставший, и прыгать не стал. Буднично пошел проходить формальности, так и не ощутив прибытие в Японию. Расстроился. Я представлял себе все как-то торжественно, а не будничную суету аэропорта. Вышел, поймал такси и поехал в гостиницу. Страна невиданной электроники на первый взгляд оказалась обычным совком, чем-то похожим на современную Беларусь. Культ личности, и очень много ручного труда. От растерянности я не мог найти себе места. Унитаз, извините, у них сам крышку поднимает, зато жетончики на вход выдает один человек, а сидящий рядом второй собирает их на выходе. Где обещанные чудеса? Пробка за пробкой я пробираюсь глубже.