Денис Грушевский - Прогулка по садам Хорса

– Ах ты, надувной поп – бездонный рот! Ты чего это тут расстарался? Ты чего это тут раскукарекался? На свадьбе поел, на поминки прилетел? Ряса требует мяса? – развеселился писатель от такого концерта. Подумалось ему в тот момент, что участвует он в розыгрыше.

– Аминь! – завершил меж тем таинство отец Ануфрий, совершенно не замечая окликов покойного. – До 40-го дня прочитывать Псалтырь по три раза полностью! – Давал настоятель последнее наставление. Наступила развязка и самая приятная часть всей процедуры. Поп жадно протянул свободную от кадила ручку, глазки при этом блаженно задрав к небесам.

– Ой, конечно же! – спохватилась вдовушка. – Одну секунду, батюшка.

– Почему так дорого? Может, сойдёмся на половине цены? – не выдержала любимая тёща.

– Слабовато ты, дочь моя, своего зятя ценишь, – отрезал поп. – Скажи спасибо, что так! Мы ведь кого только что отпевали? Молчите?.. Праведника благочестивого? Быть может, мученика добросовестного или же брата во Христе? Как бы не так! Включай голову, подсказываю без подвоха… Правильно киваешь: отпевали мы известного на всю округу богоборца. Должно быть каждому понятно, что на отпевание богоборцев, самоубийц, иноверцев и некрещёных у святой церкви наложено табу. Так что будет вам скряжничать. Случай дюже исключительный.

– Ай, маменька! Вечно вы, куда не надо, залезете, – вовремя прибежала вдова с тугим кошелём. – Без вас давно уже сговорились.

– Молчу, молчу! – попятилась в сторонку старуха. – Благословите, святой отец…

– Благословляю! – нетерпеливо перекрестил тёщу поп, а сам раскрыл ладонь. Тут же в ладонь эту щедро насыпали монет. Поп задумчиво горсть медяков да серебряников в руке взвесил, и, видимо оставшись довольным, собрался было отчалить.

– Ау, Клавка! Ты чего, совсем рехнулась? – закричал писатель. – Ты куда деньгу кладёшь? Обратно из этих цепких лап ведь не выдернуть!..

– Поминальное молитвословие за упокой души усопшего на сорок дней заказывать будем? – выдал батюшка на прощание, будучи уже одной ногой за порогом.

– Мы подумаем… – живо подключилась тёща, явно желая поскорей закрыть эту неприятную тему.

– Вряд ли нам сейчас такое по карману, святой отец, – горюнилась дочка. – Как-нибудь в другой раз…

– Стоять на месте, поп! – совсем растерялся писатель. – Держите его, дуры! Иначе говоря, сбежит сейчас с деньгами…

– Не горлопань! Ишь ты, расшумелся на собственных похоронах, – вдруг откуда-то сверху осадил писателя старушечий голос. – Всё одно: им тебя не слышно и не видно. Только сердце по-пустому надсадишь. А оно у тебя и без того биться перестало.

– Это что ещё за скрипка пищит? – нервно бросил писатель, а сам соскочил с гроба да попробовал ухватить попа за рясу – сразу же не получилось. Руки провалились в поповском наряде, как если бы тот был неосязаемым туманом.

– Хи-хи! Во дурень! – обозвался всё тот же скрипучий голос.

– Да где ты, старая кляча? Покажись хоть, – задрал писатель голову кверху.

– Запрыгивай сюда и увидишь, – продолжал удивлять голос.

– Кто ты? – недоверчиво повторил свой вопрос писатель.

– Бабушка! – ответил голос.

– Как к тебе попасть, бабушка? – в недоумении писатель наконец-то начал разглядывать окружающую обстановку. Ничего не укрылось от цепкого писательского взгляда. Начало закрадываться нехорошее предчувствие.

– Прыгай к потолку, там разберёмся, – бредом отвечал голос, назвавший себя бабушкой.

Подумав, что хуже уж точно не будет писатель, что есть силы, подпрыгнул…

* * *

Неведомая сила во время прыжка подхватила писателя и подбросила к потолку. Оглянувшись назад на какую-то долю секунды, рассмотрел писатель общую целостную картину: собственные похороны, гроб с самим собой внутри да прочая мирская суета атаковали разум писателя. От прозрения язык приклеился к нёбу. Попробовал писатель закричать, набрав, как должно, воздуха в лёгкие, а на деле вышло невзрачное коровье мычание. Затем его затянула появившаяся тут же воронка, да выкинула по другую сторону действительности. Сменив реальность, писатель перво-наперво огляделся. Получилось так, будто там, на похоронах его затянуло в потолок, а тут вывалился бедняга, наоборот, из погреба. Выскочил залихватски, будто клин, вышибаемый клином. Уселся посреди какой-то деревянной избы и опухшие глазки трёт. В себя помаленьку приходит. Огляделся, а сам инеем покрылся от свалившегося горя.

Изба носила традиционный характер. Деревянный сруб из вековых сосен внутри себя таил множество загадок. Так, в числе прочих, бросалась в глаза огромная русская печь, на которой в данный момент грелась облезлая кошка. Странными были размеры печи, её поддувала и рядом стоящего ухвата. Размерами такими только что пугать, ведь если постараться, то запросто можно самого писателя усадить в чугунок да посолив, поперчив и посыпав сверху тёртым сыром, отправить запекаться. За печкой настораживала остальная домашняя утварь. Точно угораздило писателя приземлиться в логове ведьмы или в сказочной избе на курьих ножках. Присутствовала паутина с огромными пауками в придачу. Различные склянки с мухоморами, жабами и скорпионами внутри. Старобытная узорчатая прялка возле единственного окошка, огромный самовар посреди стола, украшенный бусами из бубликов. Под потолком сушились многочисленные снопы всяких трав и почему-то дремали летучие мыши.