Дан Адхип - Джай Форс и коридор жизней. Часть 2

Сознание отдалялось, и я увидел себя посреди университета. Затем – посреди города, страны, планеты. Разгон нарастал, и я уже представлял Солнечную систему, рукав Ориона, галактику Млечный Путь. А сколько таких галактик во Вселенной? При этом все они – лишь одно измерение реальности.

Теперь, дополнительно к этой бесконечности, я научился ходить в другие измерения, как к себе домой. И в каждом из них совершенно иные правила игры. А что если у меня получится разобраться в правилах создания всех остальных правил? Может, поэтому мне так легко дался ответ: я на мгновения видел суть всего, что окружает понятие маркетинга?

От мыслей о собственном всемогуществе спасло то, что лекция закончилась и наступила большая перемена. Лёгкий завтрак, который я наспех заглотил утром, напомнил, что был лёгким, и я пошёл в столовую на полноценный обед.

Придя на следующую лекцию, я сразу отсел на задние ряды: эта пара была для всего потока, а значит, придёт Карина, и будет не до учёбы. Но к началу лекции Карина не появилась, и я отправил ей сообщение: «Привет. Придёшь на микру?» Не удержался и в конце влепил смайлик с сердечками.

Первые несколько минут я ждал ответа, как на иголках, но потом увидел, что сообщение ещё не прочитано, и решил не изводить себя ожиданием: напишет, когда напишет.

Я переключился на то, что говорил профессор, и незаметно увлёкся: он рассказывал о бизнес-процессах на примере реальной обанкротившейся корпорации. Мы будто препарировали труп компании, извлекая её органы и рассматривая патологии, которые привели к смерти. Структуры, пожирающие сознание людей, тоже небезупречны: они так же болеют, слабеют и умирают. Вот почему предусмотрительные компании тщательно работают над преданностью своих сотрудников: здоровые органы обеспечивают долгую жизнь их владельцу.

Ещё пару месяцев назад я представлял, как окончу университет и стану таким органом в какой-нибудь крупной фирме. Ситуация поменялась, и теперь мне хотелось остаться целостной личностью, а не сливаться в единый не принадлежащий мне организм. А кем тогда быть и где работать?

Слишком лихой вопрос для лекции по микроэкономике: думая о нём, я прослушал и не записал несколько фраз, которые диктовал профессор. Пришлось тянуться и глядеть в тетрадку соседа, чтобы наверстать упущенное. Подробный конспект мне был нужен в первую очередь для того, чтобы сделать приятное Карине. В моём воображении это выглядело очень романтично: Карина пропускает пару и переживает, где взять конспект, и тут появляюсь я, её спаситель, с самыми подробными записями лекции, она тает и кидается мне на шею. Как будет в действительности, уже неважно: фантазия захлёстывала, и я строчил конспект, как одержимый.

Как только закончилась лекция, я сразу позвонил Карине, но трубку никто не взял. Ситуация не нова: я и сам сутки ходил без телефона и только радовался этому, будто сбросил ненужный груз.

Следующая лекция по расписанию была в той же аудитории и тоже для всего потока. Я уже смирился с тем, что Карины на ней не будет, потому что народная примета гласит: если ты не пришёл на первую послеобеденную пару, значит, сегодня ты забьёшь на все остальные.

Лекцию вёл профессор Влакимац – прирождённый шоумен, которого нелёгкая занесла в коммунистическую партию и теоретическую физику. Предмет, который вёл Влакимац, большинство студентов считали бесполезным: ну кому будет дело до «Концепции современного естествознания» на факультете маркетинга и инновационного менеджмента? Тем не менее, на лекциях профессора всегда был аншлаг – исключительно из-за его личной харизмы.

Влакимац мастерски держал аудиторию в полной тишине. При этом раз в несколько минут он отпускал остроумную шутку, и на несколько секунд зал взрывался смехом. Затем снова тишина, и снова хохот. Студенты наслаждались этим контрастом, но все ждали главного события лекции: ответов на любые вопросы. Это было супероружие Влакимаца в борьбе за посещаемость: в последние пятнадцать минут каждой лекции он отвечал на записки, которые студенты передавали на первую парту в течение занятия. Записки анонимные, спросить можно было всё что угодно, и студенты интересовались исключительно чем-то провокационным из жизни профессора, а не наукой. Влакимац отвечал дерзко и без купюр, и мы всегда его слушали с восторгом.

Больше всего меня восхищало во Влакимаце то, насколько он был независим от системы, в которой преподавал. В научном сообществе он слыл ренегатом: его собственная концепция физического устройства мира опровергала теорию относительности Эйнштейна. Я не очень силён в ядерной физике и не особо разобрался, насколько обоснованы расчёты Влакимаца, но моё почтение к нему безгранично: нужно быть сильным духом, чтобы десятилетиями сражаться с консервативным научным сообществом и отстаивать собственную правоту, при этом сохраняя уважение в глазах других учёных. Этот бунтарский дух манил к себе студентов, и мы очень уважали Влакимаца, даже если не соглашались с его суждениями. Впрочем, его главный посыл был очень простым: не надо возводить современную физику в культ – в ней столько пробелов, что нужно пересматривать основы и делать новый рывок в исследованиях. После знакомства с гиперпрыжками такой подход к теориям мироздания мне казался единственно правильным.