Мария Косовская - Козлиха

Вообще, сам классный кабинет у 10 «А» был одним из лучших в школе: просторный, на светлой стороне. Стены его были до середины окрашены коричневыми фигурными крапинками, нанесенными по трафарету – Светланушкина идея, которую они вместе воплощали на летних каникулах несколько лет назад. На больших окнах, выходящих на открытый школьный стадион, развевались под ветром легкие бежевые шторы. Вокруг доски висели яркие математические плакаты: «Квадратные уравнения», «Степени и корни», «Прогрессии», у противоположной стены высились до потолка шкафы с книгами и учебными пособиями. И стоял тот влажный и пыльный запах, который бывает в библиотеках и на складах.

Находиться в классе Сашке нравилось – была в нем какая-то упорядоченность: ровные ряды парт, стулья, аккуратно поднятые для мытья пола, атмосфера собранности и учебы. Особенно она умела это ощутить, оставшись здесь одна. Тогда пространство как бы подчинялось ей, успокаивалось. Во время урока оно подчинялось Светланушке, становясь сухим и строгим, лишенным податливости. Во время перемены, когда учительница покидала класс, пространство класса становилась бушующим океаном, в котором Сашка будто тонула.

Она задумалась о своем одиночестве. Почему-то ей никак не удавалось прибиться ни к одной из школьных группировок, которые хоть и не дружили между собой, но соблюдали негласную иерархию. Никто не трогал друг друга без повода, и приставали только к тем, кто слабей, или к таким, как она – одиночкам и отщепенцам.

Если бы Сашка смогла примкнуть хоть к какой-нибудь группе, ей не приходилось бы ходить в столовую через второй и третий этажи. Крутые чувихи тусовались на первом, напротив входа в школу, и чмырили всех, кто им не нравился. Особенно на большой перемене, на которую приходился обед. После четвертого и пятого уроков никого уже не было, но Сашка на всякий случай сначала выглядывала с лестницы, и, если было свободно, быстро шла по коридору к раздевалке. Если же было три урока, как в прошлой четверти по средам, когда отменили физику, ей приходилось ждать конца четвертого либо как-то просачиваться, прячась за спины. Не то чтобы Сашка была трусихой, ей просто не хотелось нарываться, ведь на унижение придется как-то реагировать, что-то делать. Ей было очевидно, что в драке она не победит. Оставалось бежать или прятаться.

Сашка стала думать про яблоневый сад за школой. Она обожала Городенцы.

Когда Сашке было семь, она испытала в саду одно необычное состояние. В воспоминании Сашка видела это так: она идет по протоптанной в густой зелени тропинке, смотрит под ноги и зачем-то спрашивает у самой себя: «Что такое бесконечность?» Потом поднимает глаза и видит вокруг яблони, а за ними еще и еще. И ее восприятие расширяется во все стороны, насколько хватает обзора, а потом еще дальше. И вот она вмещает в себя весь мир, который оказывается бесконечным яблоневым садом. И это внутри нее гомон и стрекот кузнечиков, гул самолетов, щебетание трясогузок и отдаленные, едва слышные голоса людей. Внутри нее этот свежий, душистый ветер. Внутри нее щекочущее копошение всех живых существ.

Потом она часто вспоминала тот момент, пытаясь пережить его снова. Но такой отчетливости не удавалось достичь. А в четырнадцать пришли другие переживания, новые и пугающие. Будто из нее самой полезла какая-то сладковатая, грязная нега, которая мутила сознание, как воду. И то ощущение слитности с миром стало ненужным, показалось бессмысленным и пустым. Теперь были другие, мучительные и волнующие перипетии подростковой жизни.

Сашка вспомнила про свою яблоню, которую звала Зеброй за полосатый от старости, разветвленный, шершавый и теплый ствол. Теперь на ней, наверное, созрели яблоки. Яблоня была поздней. Сашка вспомнила, что давно не навещала ее. Раньше она каждый день после уроков сидела на ветке, в темно-зеленой восковой листве, и подслушивала разговоры прохожих: прямо под Зеброй шла тропинка. А еще раньше, классе в третьем, Сашка пересказала дворовым «Оцеола, вождь семинолов», и они играли под этой яблоней в индейцев. Сашка была шаманом, а Лешка – вождем. Однажды, когда все ушли обедать и оставили Сашку одну, пришли незнакомые дети и хотели разжечь под яблоней костер. Сашка сидела на дереве, обхватив ствол руками, и отказывалась слезать, защищая Зебру. Они кидались в нее палками и банками с краской, которые притащили с мусорки. Они попадали ей по ногам, оставляя кровавые ссадины, синие пятна и подтеки, но она все равно не слезла, не предала Зебру. Теперь это казалось такой глупостью, – ну что бы они сделали с деревом? Ничего. Поиграли бы и ушли. Сашка не могла вспомнить, почему тогда казалось таким важным – защитить дерево.