«Вечером перед сном дайте ещё, организм ослаб, нервное перенапряжение. Дайте ей потом куриного бульона» – наказал он и вышел к мужикам на крыльцо. Вскоре позвали всех в дом на поминки.
После поминок мужики вышли на улицу, сели покурить, и вскоре один по одному разошлись по своим делам. Женщины, убрав со стола, перемыв посуду, тоже разошлись по домам. В доме остались только все свои. Анна с Ниной пошли в комнату к Марии, возле которой на стуле у кровати сидел её муж Григорий. Он после поминок дремал. Сёстры, подойдя к кровати Марии, удивились её перемене. Лицо уже не было бледным, а имело вид какой-то отрешённости, неживой строгости. Губы были плотно сжаты. Дыхания не было. Сёстры стали тормошить Марию, но она не подавала никаких признаков жизни. Григорий встал, наклонился к кровати и попытался приподнять Марию, чтобы посадить на кровать, но она была недвижима. Анна с Ниной закричали. В горнице, где были родные, все всполошились и ринулись в комнату. Григорий опустил голову Марии на подушку и заплакал. Её лицо всё так же было строгим, отрешённым, как будто она думала какую-то свою сокровенную думу. Секлетинья Николаевна упала на кровать, обняла дочь за голову и запричитала в голос. Вслед за ней женщины подняли такой крик, что было слышно далеко на улице. Побежали за фельдшером. Тот после поминок сидел в доме у Григорьевых, где он снимал комнату, со своим собутыльником, счетоводом Петром Клабуковым, и тихо о чём-то с ним спорил за бутылкой самогона. Ковалёв не сразу понял, что от него хотят, а когда понял, то взял свою сумку и пошёл к дому Ивана Григорьевича. Когда он вошёл в комнату, где лежала Мария, то там было битком народу. Он крикнул: «Выходите все; и откройте окно, надышали как в хлеву». Вышли все, кроме Григория, Секлетиньи Николаевны и Ивана Григорьевича. Фельдшер присел на стул и стал выслушивать Марию. Поднял ей веки, пощупал пульс. Он слегка покачивался на стуле, голова его поворачивалась медленно, заторможено. Был он не в себе, но на вид этого не скажешь. Держался он крепко. Через несколько минут он сказал: «Я, Иван Григорьевич, ничего сделать не могу. Сердце. Она мертва, к несчастью». Мужики молча заплакали, а Секлетинья Николаевна снова запричитала. Выйдя в горницу к людям, Ковалёв сказал: «Всё кончено, сердце», и пошёл к себе на квартиру, где его всё ещё ждал Клабуков. Через некоторое время вышел Григорий: «Можете заходить». Все, кто был в горнице, пошли в комнату, где лежала Мария. Григорий пошёл к куму плотнику Семёну Семивёрстову заказать гроб.
В те годы в одном селе жили почти все родные, поэтому и сообщать-то некому было о смерти Марии. Когда в горницу вышел Иван Григорьевич, то там стояли его брат Николай и двоюродный брат Степан.
«Летнее время, мужики, надо завтра всё сделать, жара» – прошептал он. «Бабы сегодня обмоют, соберут как надо, а уже завтра…» – и он опять молча затрясся, сел на скамью и уронил свою седую голову на стол, закрывшись руками.
«Да, правда сказано, что беда не приходит одна» – тихо сказал Николай.
«Утащила Света за собой свою мамку».
Помолчали. Степан, вставая, сказал: «Иван, я запрягу Гнедка, поеду в Берёзовку, сообщу там родным, пусть приедут.» Иван Григорьевич только махнул рукой. Уже к вечеру Марию обмыли, одели и положили на сдвинутые лавки. Когда обмывали, то одна из старушек удивилась: «Я, бабы, впервые обмываю такое тело. Она как живая, глядите» – и она взяла руку Марии, согнула её и опустила. Рука Марии плавно опустилась на грудь.
«Она всё равно как спит» – добавила она.
«Да врач же был, сказал, что мёртвая, с сердцем что-то, не видно разве?» – возразила другая.
Привезли гроб, и Марию, убрав, положили в него. Вскоре пришла баба Фёкла читать молитву. Зажгли свечи. Уже в сумерки приехали родные из соседнего села. Вновь поднялся плачь, слёзы, причитания. Утром мужики с лопатами пошли на кладбище копать могилу, теперь уже матери малютки Светы. Выкопав могилу рядом с могилой малютки, мужики сделали ещё подкоп сбоку, чтобы ставить гроб. Никола привёз доски для навеса над гробом. К полудню всё было готово.
Хоронить Марию собралась без малого вся деревня, школьники и родня из ближайших деревень. На кладбище произнёс речь школьный учитель Василий Петрович, старый, худощавый высокий человек, прошедший всю гражданскую войну. Выступили с речью и председатель сельсовета и молодая учительница. Родные попрощались с Марией, и гроб опустили в могилу, в подкоп, а сверху из досок соорудили навес. На могилу поставили временный деревянный крест, такой же, как на могиле Светы.
Читать дальше