Марина Нагайцева - Пьесы для провинциального театра

Там же, в красном углу, на восточной стороне дома, держал Никифор Карпович единственную фотографию в резной деревянной рамке, выкрашенной бронзовой краской: на ней они с Анной Федосьевной запечатлены вместе с сыном Васей и его семьёй.

Взял Никифор фотографию эту, снял с полки образа Спасителя, Божьей Матери, икону Святой Троицы и побрёл в сельсовет.

Просил он, чтобы их с женой вместе с детьми в ссылку отправили.

– Нет тебя в списках и супруги твоей нет. Старые вы больно, чтобы по северам разъезжать, живите уж, – смилостивился председатель.

– А где жить-то, если и дом отняли, и сарайку?

– Ты, Никифор, не возмущайся: выселили вас на законном основании, потому что вы – члены семьи классовых врагов.

Куда податься? На улице не останешься, запросто окоченеешь: зимы в Петровске холодные, снежные, с морозами крепкими.

– На старости лет ни угла своего, ни затишки, как собаки бездомные, – заплакала Анна Федосьевна.

Побрели они в храм, где много лет служили: там всегда путникам и бездомным и кров, и пищу давали. Никифор последние годы имуществом церковным заведовал, а Анна Федосьевна полы мыла, подсвечники чистила, помощь посильную прихожанам оказывала.

Только не узнали они места святого: сила нечистая в одночасье колокол сбросила, образа на помойку кинула, всё разнесла и внутри, и снаружи.

– Чего шляетесь? Нету больше храма! Идите отсель подобру-поздорову, а то в острог вас оправлю! – прикрикнул на стариков какой-то мужичонка в шубе с барского плеча и новых хромовых сапогах.

– Беда всенародная пришла в Петровск, – прошептал Никифор Карпович супруге.

Заплакали они и пошли прочь.

Мария одна лишь и уцелела из всех Мазановских детей, на глаза комиссии каким-то чудом не попалась.

В пятнадцать лет вышла она замуж за Павла Меренова и жила с ним на окраине Петровска, к той поре уже шестерых наследников народили они – Аннушку, Петра, Елизавету, Александра, Любочку и Ивана.

К ней и направились Никифор и Анна.

Спрятала родителей Мария. У неё доживали они свой век в слезах и молитвах.

Младшая дочь Евдокия фамилию поменяла, Малюковой записалась, по мужу. Сыну Ваське шестнадцатый год шёл. Первым составом и выслали их из Петровска.

Просил Василий Мазанов комиссию о восстановлении в своих избирательных правах, только отказано ему было.

– Я сама к ним пойду, Васичка, сама просить стану, авось сжалятся. Ведь нет твоей вины, не крал и не убивал, работал честно.

– Не надо, Авдотьюшка, не ходи, не рви душу понапрасну. Не добрые они люди, – сказал Василий жене.

Не послушалась его Евдокия, на другое утро побежала в сельсовет, а там уж очередь стоит: жёны да матери за мужиков и сыновей своих пришли просить.

– Фамилию, имя, адрес назови, – попросил секретарь сельсовета.

– Мазанова я, Евдокия Павловна. Живу на улице Белинского, дом четыре.

– Чей дом?

– Мазанова Ивана Фёдоровича, племянника моего.

Адрес назвала без утайки: там, на Белинского, они с мужем и дочкой вот уже вторую неделю жили у её родной сестры Елены Просянкиной.

– Я за мужа пришла просить, за Василия Мазанова.

– Не положено, раскулачен он по решению районной комиссии. Решение обратной силы не имеет.

– Да вы послушайте меня, прошу вас! Никакой он не кулак, крестьянский сын, в батраках работал.

– Гражданочка, ещё раз объясняю: ваш муж – классовый враг, а с врагами мы будем бороться, – ответил ей решительным голосом человек из комиссии.

– Васичка мой и мухи не обидит. Неправильно вы это удумали, не виноват он ни в чём. Родился в Петровске, вырос здесь, каждая былинка в поле его знает. Какой же он враг?

– Классовый враг! Враг всех рабочих и крестьян, всего народа враг! – мужчина уже объяснять устал, а Евдокия всё никак не могла понять, в чём же провинился её супруг.

Плакать принялась, да комиссию слезами не проймёшь.

– Соответственно, жена и дети классового врага – тоже враги и подлежат выселению из городов проживания и трудовому перевоспитанию в необжитых районах страны, – зачитал грозный человек важную директиву.

Только Евдокия не считала мужа классовым врагом и продолжала упрямо твердить своё:

– Я заявление принесла, ходатайство, сама написала, вы уж прочтите, пожалуйста, и простите моего Васю, – она протянула исписанный листок бумаги председателю комиссии.

Пуще прежнего он рассердился, стукнул кулаком по столу:

– Что ты мне бумажку суёшь эту?!! Я всё тебе уже сказал! Выполняй требования органов власти!