Николай Витем - Ничего важнее нет, когда приходит к человеку человек

Максим вышел от Николая, и тут до него дошло, почему попросив картошки, смутился: Поля не работала в колхозе и общественный картофель ей на трудодни не положен.

Взяв, в помощники двух взрослых мальчишек, Максим сделал несколько ходок. Отвёз четыре мешка картошки и по мешку свёклы и моркови Поле, по три мешка картофеля Николаю и деду Романову, два мешка Лине Даниловой. Закинул морковь и свёклу.

Линя не ожидала подобного подарка и не знала, чем и как отблагодарить Максима. Предложила: – Не выпьешь, Максим, стаканчик. У меня припрятан самогон…. Брать самогон у нищей семьи, которая еле – еле концы с концами сводит, Максим не решился и соврал: – Ты же знаешь, как моя баба к выпивке относится…. Станет пилить….

– Ну, поешь хоть «яешницы», мигом на шкварках сготовлю. Печь топится. Пяток яиц выдюжишь? – Пяток выдюжу, но не больше, – не стал Максим привередничать. – Тогда «сидай» за стол, я мигом.

Молва быстро разнесла по деревне новость: «Николай разрешил брать колхозный картофель и другие овощи».

Слово «разрешил» – магическое слово. Услышав его, перестают значить другие слова, ограничивающие широкое толкование разрешения: откуда брать, что брать, сколько брать…

Самые нетерпеливые, не дожидаясь транспорта, по двое, по трое ломанулись в овощехранилище и потащили на себе мешки с овощами, сколько было по силам. Сделав несколько ходок, забили чуланы. Остановились, когда Николай лично закрыл ворота на замок и резко потребовал: – Хватит!

Занятия в школе отменены, и подростки не знают, куда деть освободившееся время, не знают, чем заняться. Энергия молодости и привычка жить в коллективе сбивает в стаю. Не сговариваясь, потянулись к дому Полины, не возражавшей против их присутствия. Расселись на лавках поближе к печке. Хозяйка обнесла молодёжь семечками, и они принялись лузгать, сосредоточенно сплёвывая лузгу на бумажку, чтобы не сорить на пол.

Подтянулись взрослые. Разговор вертится вокруг основных тем: немцы, колхозы, вера. Единодушно сошлись в одном: – Немцы, цивилизованные люди и не коммунисты. В Германии колхозов нет, придя в деревню, колхозы отменят, и народ заживёт прежней жизнью с частной собственностью. Само собой, разрешат верование. Жить станет легче. Хотя нутром понимают – чужой хрен своего хрена не слаще!

Николай в разговор не вступает. Тяжелую думу думает председатель колхоза. По партийной дисциплине, против своей воли, стал председателем. Придут немцы, что им про него скажут колхозники? Что с ним сделают немцы? Команды уезжать не было, а самовольно оставлять колхозников сам не захотел.

Отдалённая стрельба с западной стороны, усилилась до такой степени, что превратилась в сплошной гул. Война идёт не возле её дома, но Полина всё – таки подошла к окну. Постояла, ничего не увидела интересного и вернулась к плите.

Стукнула входная дверь. – Ты как себя чувствуешь? – войдя в комнату, спросила Тася. Вместо ответа Поля пробормотала: – Всё грохочет, всё грохочет, всё гудит, – с ожесточением помешивая картофельное пюре в кастрюле. – Отец сказал, немцы хозяйничают уже в Можайске.

– Это не новость, об этом все знают. – Что же тогда продолжает так сильно грохотать? – Чтобы дети не слышали, тяжело вздохнув, Тася прошептала: – По секрету мне сообщили: немцы добивают в лесном массиве окружённые советские войска перед Вязьмой. Называют цифру в восемьсот тысяч.

– Сколько? – переспросила Поля, от изумления перестав помешивать варево в стоящей на горячей плите кастрюле. Варево пролилось на плиту, запахло палёным.

– Восемьсот тысяч, а может и больше, точно не знает никто. – Ох – хо – хо, как много, – горестно покачала головой Поля, и сказала утвердительно: – Значит и мой младший Вася там. Стараясь сдержать слёзы, сморкнулась в фартук, вытерла потное лицо, раскрасневшееся от близости к горячей плите. Посмотрела на плиту, затем в кастрюлю, увидела лопающиеся пузыри в пюре, сняла приготовленную еду и стала яростно отдирать от плиты горелые ошмётки.

Старики, не выдержав напряженного ожидания новых событий, собрались за оградой, откуда в просвет между кустами просматривается тракт. Молчат, лишь глаза их энергично живут, провожая проходящие по смоленскому большаку колонны танков, колёсного транспорта, пехоты…, пленных. Шум движения многочисленных колонн ночью не стихает.

Валентин одногодок Ивану. В воинской части, дислоцированной под Борисовом, в преддверии финской войны, задержали демобилизацию, и им пришлось служить лишний год, ожидая отправки на войну, что ещё больше укрепило их армейскую дружбу. На «зимней войне» обошлись без них, и их демобилизовали в родную Вязьму.