Елена Полещенкова - Однажды в коммуналке. Рассказы

Дед Петя пультом от телевизора пользоваться не умел. У них с Маней телевизор был без всякого пульта. Да они его и не смотрели. Только когда Маняшка приезжала, иногда включали… Дед Петя снова подошёл к окну. На ярко-зелёной скамейке у подъезда белел листок «Окрашено!». «Чего клеить зазря? Всё равно никто на ней не сидит».

На их скамейке в Зеленцах тоже никто не сидел. Ну если только вечером, когда вся работа переделана. Никто, кроме него. А он читал книжки. В поселковой библиотеке всё перечитал – от Аверченко до «Японской художественной традиции». Мане соседки говорили: «Сама день на огороде спины не разгибаешь, а твой гультай голову от книжки поднять не может». А Маня ничего не отвечала. Совсем ничего. И говорить перестали. Потому что Маню любили. И как её было не любить? Если и есть на свете абсолютная доброта, то он, дед Петя, её видел. А что она есть, доброта-то? Плохого никому не делай, а просят помочь – помоги. Маня ни у кого ничего не просила. Всё сама могла. И никогда не болела. А как заболела, никто не помог. Алексей с Тамарой по профессорам её возили. А те руками разводили – где, мол, вы раньше были. А чего раньше-то? Раньше-то и не болело ничего… Дед Петя посмотрел на большие часы над телевизором. «Точно, Сергей не тот адрес дал».

Звонок раздался, когда чайник кипел уже четыре раза. Дед Петя открыл дверь и увидел то, что и ожидал увидеть. На пороге стояла молодая Маня. Такая, какой дед Петя видел её на фотографиях в зелёном альбоме. Длинные тёмные волосы на пробор и большие, в пол-лица, молодые глаза. Молодые не потому, что Маняшке ещё только-только двадцать исполнилось. Дед Петя знал, что они и потом такими останутся. С Маней они встретились, когда обоим было за сорок. Маня тогда была уже совсем седая. Белоснежные волосы, собранные в узел, и молодые глаза.

– В Минске пробки – жуть! Чуть выехала! Ну, показывай, как ты здесь живёшь! Да у тебя отдельные апартаменты!

Апартаменты не апартаменты, а свой угол в квартире сына у деда Пети был – отгороженная занавеской часть зала.

– Да какой, дедуля, чай? – тараторила Маняшка. – Собирайся, поедем. Как куда? К бабушке на кладбище съездим. Ты когда в Зеленцах-то в последний раз был?

В Зеленцах дед Петя не был давно. Хотя ехать двадцать минут на автобусе. И автобус каждый час ходит. Только чего туда теперь ехать? За Маниной могилой Тома с Алексеем хорошо смотрят. Оградка всегда свежевыкрашенная, весной цветы цветут, осенью – листья убраны. А поговорить с Маней он и здесь может. Времени хватает. С соседями встретиться? Зауманиха, Шурка Потапов, Коля Ахтиенков да учительница Вера Андреевна… Стариков в деревне осталось – по пальцам пересчитать. Можно пройти по Заречью туда и назад – и никого не встретить. Так дед Петя уговаривал себя, когда, возвращаясь из магазина, проходил мимо автостанции. В Зеленцы хотелось всегда. Просыпаясь утром, он не сразу открывал глаза. Представлял, как откроет, а перед ним – стена с жёлтыми в золотистые завитушки обоями. На стене – вырезанная из журнала картинка – полуголые люди, прикрывшись тряпками, куда-то бегут. Кто и почему повесил эту картинку, дед Петя не знал. Когда он переселился к Мане, картинка уже висела… После переезда к сыну в райцентр в Зеленцах дед Петя был только однажды. С молодой лёгкостью прошагал по улице, помахал Шурке, который, как всегда, сидел у окна, подошёл к дому с чуть различимой табличкой «Заречье, 76», привычно перекинул руку через калитку, чтобы отодвинуть верхнюю щеколду, и вдруг услышал за спиной незнакомый голос: «А вы кто?» Дед Петя обернулся и в палисаднике дома напротив увидел молодую женщину в очень коротких шортах. В руках женщина держала новенькую блестящую тяпку. «Дачница», – подумал дед Петя, вспомнив, что соседский дом недавно купили.

– Я-то? – улыбнулся дед Петя. Он хотел пошутить, как-нибудь галантно представиться…

– Тёти Томы с дядей Лёшей нету, на выходные только приедут. Я за их домом пока присматриваю, – скороговоркой проговорила женщина и вернулась к прополке.

Дед Петя отошёл от калитки и присел на лавочку. Под рябиной. Ту самую лавочку, на которой он читал книжки. Оглянулся на дом – как будто хотел найти в нём какой-нибудь признак, который укажет на то, что это больше не его дом. Но такого признака не было. На окнах были всё те же деревянные перегородки. Таких уже мало у кого осталось. Соседи смотрели друг на друга и ставили стеклопакеты. Дома с новыми окнами казались деду Пети слепыми. За окнами дома номер семьдесят шесть были всё те же короткие матерчатые занавески на деревянных карнизах. Да и в доме, наверняка, всё осталось по-прежнему. Только это был уже не его дом. Хотя, если уж быть точным, дом этот никогда его и не был. Дед Петя, как говорили в деревне, пришёл к Мане в примы. «Почему тебя обзывают примаком?» – спрашивала Маняшка. Слово «примак» казалось ей обидным…