Георгий Панкратов - Российское время

«Кроме того, если мы говорим о борьбе с террором, необходимо понимать, что только эффективное взаимодействие всех стран мира…»

Встал, сделал шаг к туалету и пошатнулся пьяно.

И тут Марат Евгеньевич понял, что пошатнулся не он, а мир.

Всё вокруг как бы ссыпáлось, словно картина на песке. Он видел такое по старому телевидению, когда там ещё оставалось время для чего-то доброго, отвлечённого. перевёрнутая, такая картина за миг превращалась в кучу песка. То же происходило и теперь, но не с картинами – со стенами, с потолком. Под ногами исчезла твердь пола, будто кто-то нажал на кнопку, раскрылись невидимые створки – и он полетел. Но это ощущение продолжалось совсем недолго, а затем все ощущения прекратились.

Очнувшись, Марат Евгеньевич немедленно понял, что произошло. Стены, точнее, остатки того, что было чьими-то стенами – стенами крепости, как говорил он про дом в далёкие годы семейной жизни – сложились причудливым образом, образовав замкнутое со всех сторон пространство. В котором он и лежал теперь, глядя в нависший над ним осколок, и даже мог привстать, хотя нога и была придавлена чем-то тяжёлым.

Склеп – вот что это было. Но только этот склеп и держал его, тяжело дышащего, жизнь. Из неё, словно утробы, он мог выскользнуть, вывернуться наружу – когда та созреет, когда доберутся те, кто наверху, те, кто очень, очень, очень, бесконечно далеко. Кто вскроет этот склеп, взрежет. Кто вытащит, будто новорождённого, его.

А ведь склеп может и схлопнуться – тогда тяжелые осколки стен и чьего-то быта раздавят его, как клопа. Он даже не успеет вздрогнуть. Марат Евгеньевич затих. Снаружи ничего не было слышно.

Но внутри!

Поняв, что происходит, он бессильно застонал. Экран ноутбука разбился вдребезги, но само устройство, непостижимым образом уцелевшее, продолжало работать. Слушать его казалось невыносимо, но до него невозможно было дотянуться, чтобы выключить. А двигаться, вставать Марат Евгеньевич не решался. Он глядел в потолок и слушал, а через какое-то время просто закрыл глаза и отдался волне информации – поплыл по ней, смиренный, подвластный воле течения. Живой.

Ведь бесконечный поток слов, сливавшийся в одно, казавшееся в этот остановившийся, закаменевший миг, божьим, было единственным доказательством жизни. И он жадно цеплялся за каждое, впивался в каждое:

«Поэтому хотелось бы закончить на позитиве. Когда говорят об эффективности мер, я думаю, все понимают, отдают себе отчёт, что антитеррористические операции внутри России проводятся непрерывно. Говоря о безопасности, мы должны понимать, что Россия прошла свой путь, к сожалению, небезопасности. Абсолютный приоритет для нас сейчас – обеспечение безопасности, и финансирование осуществляется в полном объёме, это я вам совершенно ответственно говорю, даже в условиях сложного бюджетирования, которое есть сегодня, безопасность – абсолютный приоритет».

В студии раздались аплодисменты.

Марат Евгеньевич почувствовал – хотя, разве такое возможно почувствовать? – как седеют его волосы. Юла не остановилась, нет – она лишь завертелась с новой скоростью, которую уже нельзя увидеть, при которой движение и его отсутствие неразличимы. Вот сейчас она сорвётся со своей оси и покатится, подпрыгивая, в угол.

Он тихо заплакал.

Вадим жил с Вероникой уже седьмой год. Не расписался – и так нормально. В последние месяцы сидел без дела – был отделочником, но не котировался слишком высоко. Работу не предлагали. Так, подхалтуривал иногда: в его тридцать восемь поздно было искать что-то новое, рыпаться. В общем, жил в ожидании лучших времён.

Иногда что-то делал по дому, встречал, провожал жену. Та крутилась в офисе. О работе жены он не знал ничего, и ему было неинтересно. Отношения с Вероникой были нормальными – не в том смысле, что без проблем, а в том, что без искорки: ну, не искрилось между ними после стольких лет. Но и Вадим, и Вероника поступили так, как поступают все: забили на это. Что же, расходиться теперь, если нет искорки?

Развлекаться Вадим не умел, а у жены не было времени. Иногда гуляли в ближайшем парке. Вадим стоял на балконе и курил, осматривая двор, Вероника осторожно открывала дверь и предлагала: «Пойдём?». «Ну, пошли, чё», – отвечал Вадим, и они выходили на улицу. Приближался Новый год. Хоть и через месяц только, а думать уже надо: как отметить, где деньги брать, сколько… Да и просто можно было фантазировать, представляя, как на несколько долгих и сонных дней всё вокруг станет хорошо. Сказочно.