Денис Тихоновский - Книга Густафа Магнуссона

Поднимаясь по лестнице, она еще слышала возню внизу, но всем чутьём ощутила приключения. «…вторая жизнь начинается в этот день» – сказал дедушка. Что он имел в виду?

Дверь в комнату деда было обычно заперта (он терпеть не мог незваных гостей), но сейчас была приоткрыта. На внешней стороне Густаф еще в юности пригвоздил табличку «Кабинет Густафа Магнуссона. Стучите или идите прочь». Из щели доносился приглушенный звук музыки и горел ночник.

Девушка постучала и вошла в комнату. Она и до отъезда в Стокгольм не часто бывала тут, а теперь и вовсе виделась с дедушкой только в общих комнатах. Потому, она успела подзабыть и односпальную кровать у окна, и письменный стол, и все эти кучи книг, стоявших на полках шкафа и на полу ровными шеренгами, будто солдаты перед своим командиром. Также имелся и шкаф для одежды, но, казалось, он растворяется в комнате, уступая место книгам. Обои дед не любил, потому все стены были в картинах известных и не очень художников. Между кроватью и окном по левую сторону окна стояло просторное кресло-качалка, на столе ночник, часы, магнитофон, несколько магнитоальбомов и фотография бабушки Аннет. Вот, пожалуй, и все, что было в его «кабинете», не считая «хаотичного порядка» (так прозвала эти бумаги Оливия) на письменном столе. Хозяин комнаты сидел в кресле-качалке, изучая окно, спиной к вошедшей.

– Дедушка, тебе, наверное, этот вид из окна уже порядком надоел? – спросила Оливия, войдя в комнату и закрывая дверь.

– Милая, подойди ко мне и сядь рядом на кровать, – он редко отвечал на вопросы.

Оливия присела на кровать справа от кресла и взглянула на известную ей картину за окном: улица, берущая начало в цветущих садах, ночные фонари, один берег реки на горизонте, луна на небосводе – ничего нового. Густаф поднялся с кресла (когда он успел переодеться в домашнюю одежду?) и наклонился над самым темным углом комнаты. И только теперь Оливия приметила очертания сундука в углу возле кровати. Густаф забренчал ключами и ловким движением открыл старый скрипучий замок. Склонившись над сундуком, старик, пошарил в нем рукой, разгребая кучи какого-то старья, и выудил на свет книгу. Небольшого размера, напоминавшая, скорее, дневник, она была без обложки, но старательно обёрнута газетной бумагой. Держа книгу одной рукой, он закрыл сундук на замок, спрятал ключи и умостился в кресле.

– Дорогая Оливия, вот мой подарок, – просто сказал он, но книга так и осталась в его левой руке, лежавшей на коленях.

Неловкое молчание лишь участило и без того частое сердцебиение Оливии.

– Дедушка?

– Милая, что ты знаешь о бабушке? – его вопрос был внезапен.

– Ну, она умерла, когда ей было 18 лет, оставив тебя с годовалым отцом. Это то, что мне рассказывал отец, – ответила девушка.

– Она не умерла, – сказал он тихо.

– Как! Она тебя покинула!?

– Я привел тебя сюда, чтобы рассказать девять историй. Эти истории написаны в книге, которую я держу в руках. Если тебе будет некомфортно или захочется уйти, – пожалуйста. Я не буду сердиться. Но если ты внимательно дослушаешь их все до конца, твой мир перевернется. Ты будешь корить себя или благотворить за принятое решение уйти или остаться. Выбирай.

– Конечно, я останусь! Я хочу перевернуть свой мир! Мне надоела эта сытая жизнь без приключений с её цинизмом и притворством. Я в столице видела такое, от чего и жить не хотелось. Все эти маски, которые мы вынуждены носить, чтобы поддерживать кажущийся порядок, не делают нас лучше. Мой выбор – стереть прошлое и начать заново. Как ты! – последние слова Оливия почти выкрикнула.

– Что ты сказала родителям, когда поднималась ко мне?

– Ничего, они провожали гостей, – девушка тяжело дышала.

– Будь добра, сделай нам чай и скажи родителям, что сегодня остаёшься спать у меня. Жду тебя через 10 минут. И, да… – этот вид из окна мне уже порядком надоел.

Оливия вошла с подносом в кабинет Густафа. Пока она готовила чай на кухне и общалась с отцом, старик сменил музыку. Теперь из магнитофона струилась спокойная медиативная мелодия, нарушаемая ритмичным боем барабанов и каких-то трещоток. Исполнитель пел нараспев на языке, похожем на шведский, но, чтобы уловить смысл девушке не хватало языкового запаса устаревших и вышедших из обращения слов.

Она поставила поднос на письменный стол, налила чай в чашки, подала одну деду и приготовилась слушать. Но Густаф не спешил открывать книгу. Он смотрел на внучку, покачиваясь в своём кресле в такт мелодии. Спустя какое-то время, старик Магнуссон протянулся за чаем и начал свой рассказ: