Сергей Штанько - Мерсьедиана. Сборник рассказов

Таким образом, к окончанию университета круг общения Хуана Мерсьедо оказался больше, чем этого можно было ожидать, однако с каждым участником этого круга он общался ограниченно и на темы, соответствующие его, участника, специальности. Мерсьедо расширял и углублял свои мало применяемые энциклопедические знания, его коллеги были рады найти заинтересованного собеседника; все были довольны.

Вместе с академической шапочкой Мерсьедо получил в обучение две группы студентов и принялся за диссертацию о трансформативной герменевтике квантовой гравитации. Студентами он считался преподавателем чудаковатым, но добродушным и справедливым; коллегами – хорошим исполнительным сотрудником; начальством – подчинённым без лишних претензий, вопросов, и политической активности. Словом, Мерсьедо был идеально для своего места подходящ. Число страниц диссертации росло, частота встреч со старыми знакомыми убывала, семейные связи поддерживались скорее инерцией и с детства воспитанными чувствами приличий и некоторых обязательств.

Мало интересуясь общепринятыми развлечениями, вроде выпивки, кинематографа, ночных баров и тому подобного, не имея семьи, не гонясь за квартирой побольше в районе попрестижнее, и за машиной поновее и помощнее, Мерсьедо жил вполне преуспевающе, не имея недостатка ни в чём, кроме, разве что, времени на свои изыскания, да некоторой труднонаходимой информации. Он увлекался то русскими книгами, полными чаепитий на фоне упадка отмирающей усадебной жизни, демонических помещичьих семейств, лишних людей и днепровско-петербургских фантасмагорий, то уходил в дебри восточной и околовосточной философии, полной причинно-следственных связей, кусков глины, перерождений и отказа от авторитета текстов и слов; с восточных туманных учений он переключался на не менее путанные новомодные евротечения марксизма, пытаясь взять в толк, как не плохая, по сути идея, смогла мутировать в то, что можно наблюдать в России и Восточной Европе, а с недавнего времени ещё и в тех азиатских краях, где должны бы процветать туманные учения о кусках глины, трёх футах льна и сливовой цветущей ветке.

По мере умножения знаний множились не печали, а авторитет в академической среде, Мерсьедо получил звание профессора и заслужил вместе с материнскими восторгами скупое одобрение отца. Дальнейшая жизнь и карьера казались безоблачными, а главное – давали редкое счастье заниматься любимым делом, развивать его и себя в нём, получая за это помимо денег уважение и почёт. И Мерсьедо сполна наслаждался этим счастьем, изредка омрачаемым досадными мелочами, вроде отсутствия нужных книг в библиотеке и необходимости выписывать эти книги и томиться ожиданием.

Иногда случались проблемы посерьёзнее, вроде очередного экономического кризиса, и вызванного им массовых демонстраций, иногда даже приводивших к смене правительства. В университете к этому относились с научным любопытством, рассуждая о договорной и насильственной теориях происхождения государства, прямой и буржуазной демократии, классовой борьбе, и других вещах, довольно мало связанных с происходящими на площади в двух кварталах от университета реальными событиями. Однажды даже случилась почти настоящая война за какие-то отдалённые пустынные скалистые острова, мало кем населённые, и еще менее кому интересные. Не смотря на формальность повода, неразумность причин и ничтожный, по сути, приз, война велась как полагается: с применением новейших технологий, которые почему—то негоже использовать, чтобы делать жизнь лучше, а только для того, чтобы её прервать, авианосцев размером чуть не с те самые острова, глубоко ныряющих субмарин, высоко и быстро летающих самолётов, и, как дань старине, солдата, голодающих и мёрзнущих в окопах, как и сотни лет назад.

Война расшевелила интеллигентские круги не хуже, чем коробка клубков кошачью стаю. Только и было разговоров, что о безусловно поведенческих предпосылках к войне, оппонировавших этому мнению сторонников мальтузианских и пассионарных теорий, да бесконечных сравнений технических характеристик «наших» и вражеских видов вооружений. Много рассуждалось о фундаментальных основах международного права, роли ООН в урегулировании конфликтов, обоснованности территориальных претензий и «исторической справедливости» границ. И, как водится, едва ли кто-то поинтересовался взглядами на справедливость жителей тех самых несчастных островов.