Елена Поддубская - Конспекты на дорогах к пьедесталу. Книга 4 - Экзамены

Известие о том, что «единичка» сдаёт анатомию без единой пока двойки, стала детонатором процесса. Выйдя в коридор, Наталья Сергеевна предложила Павлу Константиновичу идти на его кафедру, сама же скрылась в туалетной комнате, чтобы, обернув там ладонями нательный крест, прошептать несколько слов молитвы, подслушанной в том же Загорске, где «раба божия Наталия» крестилась не так давно.

Горобова зашла в аудиторию, где студенты «единички» сдавали анатомию, во время ответа Ячека. Поприветствовав Удалова и сев за стол, стоящий в классе боком, Наталья Сергеевна стала вслушиваться в ответ дислексика. Смешно переставляя слога, рыжеволосый гимнаст говорил уверенно и спину держал прямо:

– Серденчая мыцша – сильная и полензая. Бойшоль кург корвоорабщения – бошле, чем манелький, потому нужно давление. – Профессор слушал Ячека, подперев щеку. Горобова удивилась довольному выражению обычно хмурого Удалова. Знания уровня девятого класса профессор слушал, отмечая жестом руки каждое сказанное слово словно дирижёр, управляющий оркестром. Гимнаст, воодушевлённый поддержкой, продолжал: – Аорта выбает е-ещё и брюш-ная.

– Молодец! – похвалил студента Удалов: – Вижу, что ты хороший ученик. Продолжай! И не спеши. Сглотни слюну, сосредоточься на шипящих и говори по слогам.

Миша-гимнаст кивнул. Его одногруппники Шумкин и Николина переглянулись. Цыганок, стоя за спиной профессора у стола с макетами, показала Ячеку большой палец. Декан, сделав вид, что не заметила этой поддержки, внимательно посмотрела на Свету. Потом на Лену. Обе выглядели достаточно скромно. «Что-то там напутали эти блюстители порядка из Космоса, – подумала Горобова, – или я плохой психолог и гнать меня пора с руководящего поста». Ячек тем временем заканчивал свой ответ:

– Есть кол-ба-су и со-сис-ки горзит артерокселрозом. Сонная атрерия ча-ще все-го за-би-ва-ет-ся блякшами. Левое перседрие и правый делужочек работают с хорошей кровью, а парвое и левый – с той, где мало килсорода. Артерии – содусы на вынос, вены – на вход.

Шумкин не выдержал и рассмеялся:

– Хе-х, скажешь тоже, Миха! Мы что в ресторане, что ли? На вынос…

Десятиборец посмотрел на Удалова. Профессор, рассердившись, что ему помешали слушать, цыкнул:

– Мушкин, ты мне расскажешь про ресторан, когда сядешь на место Ячека. А пока готовься отвечать на мои вопросы по гистологии. Правда, Наталья Сергеевна? – заведующий кафедрой анатомии был уверен, что декан не забыла про своё обещание, данное всем в начале учебного года. Про отменную память Горобовой знали в институте даже уборщицы. Кивнув профессору, женщина пристально посмотрела на десятиборца. Миша прижал рукой белый лист, на котором писал ответ, и выдержал её взгляд. Николина, сидящая за столом в том же ряду, что Шумкин, заёрзала на стуле. Цыганок вернулась из зала с экспонатами и тоже села за стол, сложив руки одна на одну, как первоклашка. «Что-то здесь не то. – Мелькнуло у Горобовой подозрение. – Слишком все послушные».

Она стала осматривать помещение. Студенты сидели за отдельными столами, спрятать в которых что-то не получилось бы, так как большая часть их передней стенки была открытой. Сумки все оставляли на входе. Одежду – на стульях сзади. У Цыганок так висела кофта. У Шумкина свитер. На столе лежали только листы для записи ответов, пеналы с ручками, фломастерами, резинками и зачётки. Готовясь к ответу, студенты время от времени теребили отрезные листы с вопросами к экзамену. Горобова фиксировала всё обстоятельно и покадрово. «Вот профессор попросил зачётку и стал писать в ведомости оценку за экзамен. Ячек мнёт в руках листки с записями, смотрит на меня и улыбается. Почему? Доволен четвёркой? Возможно. Профессор отдаёт зачётку и билет, хвалит. Ячек встаёт, прижимает к себе листы, забирает зачётку, идёт к столу. Собирает вещи, наклоняется за сумкой, берёт со стола чистые листы, билет, идёт к выходу. Оставляет на столе листы в одной стороне, билет в другой и подальше от тех, что разложены вопросами вниз. Выходит. Всё!»

Пока декан следила за гимнастом, к столу села Цыганок. И опять Горобова протоколировала взглядом все движения бегуньи, отмечая «Протянула билет. Профессор проверил номер, отдал билет, пригласил сесть. Она села. Положила листы с ответами. Тут же рядом зачётка. Света отвечает. Смешно трясёт руками и тараторит. Что тараторит?». Цыганок говорила громко, чётко и уверенно, но в какой-то момент так засеменила словами, что Удалов сморщился, выставил две руки и попросил не пищать и не частить. Света кивнула, исправилась, но ненадолго: уже через три предложения опять ускорилась. Удалов снова прервал её, сожалея, что в программе первого курса студенты не изучают голосовые связки; девушка могла бы успешно демонстрировать их функцию. Шумкин тут гордо напомнил, что это именно он приклеил одногруппнице прозвище «Света, радио не надо». Николина, защищая подругу, обозвала Мишу толстокожим и толстопятым. Горобова усмехнулась. Неуклюжесть Шумкина была ей знакома не менее голосистости Цыганок. Профессор приказал замолчать всем, кроме Цыганок. Она стала рассказывать про строение мышц медленно и совершенно очевидные вещи: мышцы мягкие и эластичные, связки эластичные, но не мягкие, а сухожилия и не мягкие, и не эластичные.