Леонид Корогодский - ЕВРЕЯМИ СТАНУТ ВСЕ

Уцелел и тогдашний туалет

на одной из сторон площади.

Это была выдолбленная в камне траншея,

по которой протекала вода.

Никаких перегородок не было,

Всё по-демократичному прозрачно и открыто,

не надо даже сдерживаться,

боясь упустить мысль Сократа —

садись и продолжай впитывать мудрость.

Человек же находится не там,

где он сидит,

а там, где его мысли.

Александр посидел на обломке колонны,

покормил яблоком философствующую рядом черепаху.

После смерти Сократа

долго еще никто не хотел

заходить в клетку со львами.

Не захотел и Аристотель.

Он ревновал к Зенону,

который, хоть и двумя веками ранее,

не побоялся схватиться с тираном

и героически погибнуть.

Зенон, даже для Аристотеля,

был классиком.

Сам Аристотель с тиранами

предпочитал мириться,

но революционную смелость,

в глубине души, уважал

и решил, наконец, раз и навсегда разобраться в вопросе.

Какое может быть Возрождение,

если даже Ахиллес

не догонит

ползущую черепаху?

Понятно, что догонит,

но сама мысль, что может не догнать…

И тому есть расчеты!

Нужна была новая теория.

Аристотель откашлялся

и начал вступление

о герое древнего мира, Зеноне,

его борьбе с тиранами

и незабываемом, классическом уже, парадоксе.

Этот Зенон, конечно, герой и древний,

но своими парадоксами

тормозит наше поступательное

теоретическое движение вперед.

Давно пора

окончательно развенчать

парадокс Зенона

и вынести его из интеллектуального мавзолея.

И Аристотель предложил Александру исследовать,

да, да,

парадокс Зенона

и он надеялся,

он был уверен,

что уважаемый еврей,

с этим справится.

Застывший Александр вдруг понял,

что сейчас он должен,

если не выразить обязательный восторг,

то хотя бы улыбнуться.

Была создана лаборатория имени Зенона,

в которую и попал

только что поступивший в Институт Александр.

Теперь ему предстояло разбираться,

почему пострадавший от древней тирании Зенон

считал, что чемпион по бегу Ахиллес

не сможет обогнать свою собственную Черепаху.

Не может же быть,

что Зенон, действительно, так считал.

Он же был совсем не дурак

и черепах каждый день видел.

Может поиздеваться решил

или что-то другое доказать?

А может, он все-таки был прав,

по какому-то бесконечно большому счету?

С такими тяжелыми думами

Александр брел в библиотеку,

перебирая варианты.

На стометровке, конечно, не догонит.

А если устроить марафон,

длиною в жизнь?

Тогда греки жили, в среднем, тридцать лет,

а черепахи – триста.

Вот и обнаружила бы Черепаха на своем пути

бездыханное тело Ахиллеса,

даже оплакала бы его,

посидела бы несколько дней в трауре,

и, не торопясь, потопала бы дальше,

к победе.

Нет, этот парадокс,

не из нашего земного мира,

в котором бесконечно и скучно

тянутся две параллельные прямые,

которые никогда, вообще никогда,

не пересекутся.

А если и пересекутся,

то мы этого никак проверить не сможем,

потому, что пересекутся они, может быть, в бесконечности

и нам до нее на этой Земле не добраться.

Чем больше он занимался,

тем больше понимал,

что не такой уж и парадокс

был описан Зеноном.

Из него следует, что движения вообще нет,

а, значит, нет ни времени, ни пространства.

Зенон это угадал,

но никак не мог доказать,

кроме как таким дурацким примером.

В природе нет

ни прямой линии, ни окружности, ни даже точки.

Математика к природе

не имеет никакого отношения.

Стоп, стоп, стоп.

Диссертацию ему писать и защищать

в этом бренном мире,

где нет никаких бесконечностей,

а эту кляксу на бумаге

принято считать идеальной точкой.

И он попытался представить

какого-нибудь галактического Ахиллеса

и такую же космическую Черепаху,

которые соревнуются,

двигаясь по изгибам поверхности в пространстве,

где сам путь решает Всё.

Ахиллес огибает по своему пути половину галактики,

где его уже давно ждет

сделавшая два шажка, но по своему пути, Черепаха.

Или в микромире какой-то, то ли квант, то ли частица

по имени Ахиллес

куда-то несется, теряя массу и почти исчезая,

а неторопливая грузная Черепаха

уже давно ищет почти исчезнувшего Ахиллеса на финише.

Сложно быть Зеноном в нашем прямолинейном мире.

Первый же доклад,