Регина Есенина - Пепел человечества

– Да чтоб тебя, – с досадой поморщился Невольский, аккуратно стуча пальцами по коммуникатору в попытке наладить изображение, но оно оставалось все таким же мигающим и нечетким.

Неужели и карта теперь полетела?

Он еще раз стукнул по коммуникатору, и на этот раз карта выровнялась, чтобы после нескольких секунд со странным треском погаснуть и больше не включиться.

– Кажется, теперь у нас точно проблемы… – протянул Игорь, глядя на безуспешные попытки Вити вновь вывести голограмму.

– Попробуй включить свой, – покачал головой Невольский.

Карта Черепа не мигала, но была еле видна, как и у остальных.

– Так, то есть, мы остались практически без датчиков движения и карт местности, – нервно подытожил Способин, когда все свернули изображения на коммуникаторах.

– Похоже, так и есть, – Витя с трудом подавил желание зажмуриться, обхватив голову руками – происходящее больше напоминало один из его слишком реалистичных кошмаров, снившихся накануне операции из-за тревоги, но с одним главным отличием. Сейчас он не мог проснуться.

Игорь, кажется, единственный, кто сохранял хоть какое-то спокойствие и уверенность в их силах, пожал плечами:

– Ну остались и остались, все равно ведь мы знаем, что идем правильно. Неужели мы можем ориентироваться на местности и следить, чтобы на нас не напали, только по датчикам? Нас что, не обучали обходиться без всего?

В его словах была правда – Невольский вспомнил, как ставили командами друг против друга без техники и оружия, чтобы они научились находить нужные места и отражать внезапные атаки, не будучи к этому готовыми. Жизнь не подносит всю информацию на блюдечке, и сегодня они в этом в полной мере убедились.

– Мы ведь почти дошли, – продолжал Череп, – а дальше разберемся.

– Да, ты прав, – кивнул Витя, и остальные его поддержали. – Ладно, парни, идем, а то скоро начнет светать.

Действительно, вокруг сгустилась уже такая кромешная и почти что осязаемая темнота, которая бывает только перед рассветом. Единственное, на что они ориентировались – приборы ночного видения. Хотя, виден в них, в основном, был лишь плотный туман.

Через какое-то время идти стало тяжелее, они начали подниматься в гору. Это было хорошим знаком, ведь, в таком случае, они почти добрались до нужной точки. Витя оглянулся, чтобы посмотреть на Дубовского – тот стал идти еще медленнее, чем прежде, и хромать еще сильнее.

«Оставить его здесь или тогда он точно потеряется без карт?» – проскользнула в голове Невольского мысль. С вероятностью девяносто девять процентов, с холма они спустятся, как только посмотрят, как обстоят дела в квадрате, который нужно зачистить, так и зачем заставлять бедного Дубовского мучиться с его ногой и подниматься туда, откуда он спустится через пару минут. С другой стороны, спускаться они могут по совершенно другой дороге, и тогда Юра будет отрезан от них холмом, что недопустимо.

Еще минуту Витя размышлял над дилеммой, но, наконец, принял решение идти всем вместе и не разделяться. Так будет проще сохранить единую группу. Тем более, вдруг на него снова нападут неживые, и он не сможет ни сражаться с ними в полную силу, ни убежать, и просто впустую погибнет, а они с товарищами даже не будут знать, что что-то случилось, и не смогут его защитить.

Возвышенность встретила их ветром. Он был неожиданно сильным и холодным, и пробирал до костей даже сквозь комбинезоны, рассчитанные на достаточно низкие температуры. Тем не менее, ужасно дуло, и солдаты зябко поежились от неприятного ощущения холода.

С холма открывался очень любопытный вид. Даже сквозь прибор ночного видения было заметно поселение, больше напоминавшее какой-то парад хижин, построенных из палок и всего, что под руку попалось вокруг трех небольших полуразрушенных кирпичных двухэтажных домов. Старые машины в качестве жилищ, каркасы из шин, натянутые между вбитых в землю кольев тряпки, и это только малая часть тех импровизированных убежищ, которые было видно. Зараженные люди пока не показывались, скорее всего, почти все они спали, в любой момент готовые проснуться и растерзать любого, кто к ним приблизится, а кто-то один или двое стояли с другой стороны руин, готовые подать сигнал тревоги. В целом же поселение вызывало только чувства бесконечной жалости и бессилия. До войны, скорее всего, эти зараженные в тех полуразрушенных домах и хижинах даже помыслить не могли, что будут жить так – непонятно в какой грязи и болезнях, скрываясь, будучи вынужденными с кровью биться за еду, и отчаянно пытаясь выжить. Все инстинкты были направлены только на сохранение и поддержание жизни, теплившейся еще в этих телах, но все они уже были обречены.