Александр Кердан - Царь горы

– Откуда вам известно моё имя, Инга?

В испуганных глазах Инги запрыгали «смешинки»:

– А вы откуда знаете моё? – Она вдруг звонко рассмеялась. И смех её, напоминающий серебряный колокольчик, сразу «растопил лёд недоверия между ними», как пишут обычно в дамских романах. – Хорошо-хорошо. – Она протянула ему руку. – Для вас, «победитель генералов», так и быть, сделаю исключение…

Они вышли к танцующим.

Инга положила свою лёгкую, как пушинка, ладонь ему на погон. Борисов осторожно приобнял её за талию и сделал несколько шагов, радуясь тому, как Инга движется в такт музыке, как угадывает его движения.

«Гармония в танце – знак добрый», – подумал он и пошёл в наступление:

– А хотите, я вам стихи почитаю?

В её зеленовато-карих глазах снова заплясали «солнечные зайчики»:

– Чьи стихи? Мандельштама?

– Нет, мои… – нахмурился он, уловив в её голосе иронию: точно – игла.

– Не надо, – мягко сказала она.

Стандартный способ обольщения с этой барышней не сработал, но отступать Борисов не собирался.

– Вы что же, совсем стихов не любите, Инга? – с вызовом, чтобы скрыть своё разочарование, спросил он.

– Отчего же не люблю, – снисходительно произнесла она. – Очень даже люблю. Скажем, Гейне в переводе Лермонтова: «Не пылит дорога, не дрожат кусты. Подожди немного – отдохнёшь и ты…» Возможно, и у вас стихи замечательные. Однако здесь ваш «творческий вечер» кажется мне неуместным: мы же танцуем!

Борисов оживился:

– Так давайте, Инга, найдём тихое место, где это будет уместно…

Инга снова засмеялась:

– В другой раз… Может быть.

Её смех обладал каким-то волшебным воздействием. Едва «колокольчики зазвенели», Борисов тут же растаял:

– Отлично, Инга. Я запомнил ваше обещание!

– If а lady says yes…

– Знаю, знаю: если леди говорит «да», то она говорит «нет». Но всё же оставляет надежду…

После танца он проводил Ингу к столику и, пока не вернулись её соседки, поинтересовался:

– А могу я узнать номер вашего телефона?

– Телефона у меня нет.

– Жаль… Я мог бы вам стихи по телефону прочитать… – Борисов очень хотел понравиться Инге. Он понимал, что стихи – его «безоткатное десантное орудие», без которого штурм обречён на провал:

– Обязательно прочтёте когда-нибудь! Мы ведь завтра увидимся в редакции…

Тут вернулись шумные соседки Инги.

Борисов откланялся и направился к своему столику. Его провожали женские изучающие взоры и недобрый взгляд Бурмасова.

Мильков своей горячей и сухой ладошкой сжал руку Борисова:

– Ну, вы – герой, Виктор Павлович! Да-а-а… И довольно безрассудный! Впрочем, как и положено поэту… Такого врага себе на ровном месте нажили. Могущественного! Я этого Бурмасова с лейтенантов помню… Знаете, какое у него в штабе округа прозвище? «Дятел»… Вот так-то! А прозвища в армии просто так не дают! Берегитесь теперь…

Инга вскоре незаметно ускользнула с банкета, и поговорить Борисову с ней больше не удалось. А вот с Царедворцевым разговор состоялся сразу после окончания застолья.

– Не с того начинаешь! – сердито сказал Царедворцев, когда они вышли из ОДО. – Не с того!

– О чём это вы, Николай Васильевич? – насмешливо протянул Борисов.

– Не валяй дурака! – прошипел Царедворцев. – Надо тебе было так разозлить начальника управления воспитательной работы! Я, между прочим, через него тебе должность пробивал. Охарактеризовал тебя как перспективного офицера, талантливого, понимаешь, литератора… А ты!? Не мальчик ведь уже… Далась тебе эта Рыжова!

– Какая Рыжова? – сделал невинное лицо Борисов, хотя и догадался, чья это фамилия.

– Та самая, с который ты кренделя выводил! Ишь, перья распустил, петух… из Алапаевска. – Царедворцев, похоже, разозлился не на шутку. – Я тебе, Бор, в первый и последний раз по-дружески говорю: ты это брось! Никаких шашней у себя в газете я не потерплю! У нас военное издание, а не дом терпимости!

– Но ведь журналистика – вторая древнейшая профессия… – всё ещё пытался шутить Борисов.

– В общем, я сказал, а ты меня услышал! – отрезал Царедворцев. – Чтоб к Рыжовой даже и не приближался! Уяснил?

– Так точно, товарищ полковник, уяснил, – козырнул Борисов: «Что же это такое? Как только власть людям в руки попадает, так с ними сразу что-то происходит… Как будто крыша съезжает набок!»

– Рад, что ты меня понял, – козырнул в ответ Царедворцев, сел в подъехавший редакторский уазик и уехал, не предложив Борисову подвезти.

Борисов пошёл в уже знакомую гостиницу, где оставил свои вещи, на ходу продолжая диалог с Царедворцевым: «Какой бы ты, Коля, мне друг и прямой начальник ни был, а свою личную жизнь я буду устраивать по собственному разумению».