Константин Зарубин - Кругом слоны, Миша. Трагикомический детектив про любовь и философию

С 10 октября по 11 декабря Миша любил её за мокрое одиночество на краешке тротуара. За очень красивое лицо. За то, что она сходу согласилась с ним пообедать. («Я перекусить как раз собираюсь. Не хотите компанию составить? Или вы торопитесь?» – «Нет. Не тороплюсь. Спасибо. Давайте». ) Согласилась равнодушно, без хиханек и хаханек. Без поднятых бровей. Как будто они десять лет сверлили зубы в соседних кабинетах и шли давиться бизнес-ланчем в унылое бистро напротив поликлиники, с нарезанными салфетками и жухлым хлебом.

Миша любил её за то, что блинчики она тогда ела жадно и говорила с набитым ртом. За то, что говорила только о работах. Работ было две: одна за деньги, массаж обеспеченных дам с выездом на блистающие квартиры, другая ради – ну как тут скажешь? Ради идеи? Самоуважения? Для чего люди пишут кандидатские по философии, если им ни хрена за это не светит в рублёвом эквиваленте? «Онтологический статус квалитативных состояний: ключевой аспект трудной проблемы сознания». Так оно называлось. Научрук Бельский. СПбГУ.

– … В смысле, лёгкая ещё есть проблема? У сознания?

Миша думал, что остроумно шутит.

– Имннтак, – сказала Вера. Прожевала. Облизнулась. – Лёгки-Е. Пробле-МЫ. Технического, в основном, характера. Мы плохо знаем, какие именно процессы в мозге поддерживают сознание. С этими лёгкими проблемами, конечно, тоже разбираться ещё лет пятьдесят. Но там понятно хотя бы, с какой стороны подойти. Трудная проблема – её никому не понятно, как решать. – Вера помолчала, явно наводя справки в памяти. – Включая тех, кто говорит, что им понятно. – Она накрутила на вилку последний кусок блина. Откусила половину. – Авсаиец один фьедажил её так навывать. Фобы флона… простите, чтобы слона не терять из виду.

– Слона? – насупился Миша. – Это тоже термин?

– М-м-м! – Она замотала головой. Дожевала. Облизнулась. – Нет пока. Я про того, который из басни, слона. «Слона я так и не приметил» который. Вся философия – это же один большой табун слонов, которых не примечаешь до поры до времени. Хотя они прямо среди нас, всегда. – Она налила себе ещё зеленоватого кипятка из чайника. Сделала глоток. – Вот, например, чайник. Какого цвета чайник?

Чайник был пунцово-красный с белой крышечкой и белым носиком. Носику не хватало кусочка эмали.

– Красного, – сказал Миша. – Преимущественно.

– Вот мне тоже кажется, что красного. Хуже того: посади нас с вами перед экраном, начни на нём кляксы показывать всех цветов видимого диапазона, и выяснится, что это даже вовсе и не случайно. Язык у нас один, культурная среда одна, и слово «красный» при нормальном освещении у нас прилеплено к одной и той же части спектра. Плюс-минус мелочи. То есть всё как будто понятно, да? Вот электромагнитная волна нужной длины и нужной частоты попадает в глаз. – Она ткнула в чайник указательным пальцем и тут же подняла палец к переносице. – Грубо говоря. Там колбочки, да? Волна набегает на колбочки, одни колбочки возбуждаются, другие не возбуждаются. В кору идёт соответствующий сигнал. По цепочке добирается до зрительного центра. – Она шлёпнула себя по затылку. – Обрабатывается, да? Потом сигнал туда, где ярлыки словесные хранятся для каждого цвета. «Зелёный»? Не сходится. «Синий»? Частота не та. «Красный»? Эврика. «Красный». Сигнал в речевой центр: произносим данную комбинацию звуков! Сигнал голосовым связкам: вибрируем! Мышцам языка: сокращаемся! Мышцам челюсти: сокращаемся! К-РРР-ААА-ССС-ННН-ЫЫЫ-ЙЙ!

От самоотдачи её лицо порозовело. Мокрая прядь, заправленная за левое ухо, подсохла, распушилась и частично вырвалась на свободу. Миша нехотя моргнул. Не хотелось ничего упустить. Мышцы его нижней челюсти стыдливо сократились, захлопывая рот, приоткрывшийся от красоты.

– Да вы наверняка лучше знаете, как это всё происходит. – Она вонзила свои ровные, тронутые кариесом зубы в остаток блина, намотанный на вилку. – Вы вэ ввач.

– Было дело, проходили… – сознался Миша.

– М-м-м… Ну вот, видите. Правда ведь, как будто всё известно, да? В общих чертах? – Вера вытерла губы нарезанной салфеткой.

– … Жду подвоха.

– Правильно ждёте. Потому что ничего красного в этой схеме так и не было. Электромагнитные колебания заданной частоты были. Сложные соединения органические были. Нейроны были, синапсы были, мышцы были. Язык приставал к нёбу заднему. Кккк… Кккк… А красного – ни капельки не было красного. Как говорит австралиец всё тот же: почему мозг не работает в потёмках? Если всё – если от поверхности чайника до шевеления языка – если всё можно описать без субъективного переживания красного цвета, то откуда оно у меня в голове? А главное, зачем? Вот сижу я, и внутри у меня видятся картинки. Звуки слышатся, укропом пахнет. Задница, извините, нагрелась от сидения на стуле. – Вера на секунду привстала. – У-у-ух! – плюхнулась обратно. – Зачем это шапито внутри?