Юрий Меркеев - Дерево Иуды. Реальная история

Когда молодой человек сообщил родителям о своём отъезде и о возможном диагнозе, в его семье случилось сразу две беды – сначала у мамы Андрея Галины Ивановны случился гипертонический криз с микроинсультом. Потом и Виктору Николаевичу Волкову срочно понадобилась скорая помощь, чтобы предотвратить инфаркт… И всё же родители не воспротивились его бегству и даже в каком-то смысле благословили его – жить на кусочке неродной земли, хотя и вполне уже российской, им, родившимся в нижегородской глубинке, было невмоготу. Тем более, после всего того, что случилось с их сыном.

Поезд качнуло на скоростном изгибе железной дороги. Андрей очнулся от набежавших волной воспоминаний и огляделся. Почти все пассажиры в вагоне спали. Только пожилая женщина за перегородкой очень яростно жаловалась на кого-то своей соседке: «Вы не представляете, что после него осталось! Как после всемирного потопа, после вавилонского столпотворения, после набегов хана Батыя…».

До Андрея долетали обрывки фраз, и он невольно прислушался.

«И ковры, и мебель, и квартира, и даже велосипед… всё прибрала эта сучка, тварь, потаскуха!»

Насколько было понятно из обрывков речи, женщина ругала своего бывшего мужа, который умер и не оставил ей ничего. А всё добро досталось его новой пассии. Покойник был в устах раздражённой дамы «и такой, и сякой!», – наплевать, что умер! – а та новая жена была «законченная шлюха и мразь». Андрея поразил набор фраз, которыми добродетельная бывшая супруга одаривала покойника и его последнюю жену. Злой и раздражённый против всех людей, Волков с гневом подумал: «Ну разве эту женщину можно назвать человеком? В ней – только половина от человека, а вторая половина от… гиены! Умер её муж, родной человек, а она поливает покойника грязью. Да ещё и окружающих в это ввязывает».

Андрей попытался больше не слушать того, что говорила соседка по вагону.

«Подумать только! – возмущался он про себя. – Ведь меня могла судить такая же вот наполовину женщина, наполовину гиена». Об одной из старших судей Балтрайоновского суда ходили слухи, что она даёт максимальные сроки всем наркоманам, потому что её сын не так давно скончался от передозировки героином. Другой судья слыл махровым взяточником. Разве можно было от таких людей ожидать честного справедливого суда?!

Он повернулся набок, лицом к запотевшему окну. Волчья кровь снова заговорила в нём. «Почему люди так омерзительны? – подумал он. – Мстят по мелочам, наушничают, распускают слухи. Хуже животных. Сами вынуждают относиться к ним по-волчьи. Начнешь относиться по-человечески, они подождут немного, затаятся как ни в чём не бывало, а потом захотят укусить. Не ответишь – укусят, потом ещё раз, но уже больнее. А затем станут откровенно есть – кусочек за кусочком, словно сатанинское причастие, а на десерт душу выпьют как вино. Сие есть кровь моя, за себя пролитая… Сие есть тело мое, за себя ломимое. Ядите, пейте – это ваш путь в никуда! И не дрогнут, вампиры! Разве можно любить людей такими, какие они есть? Разве можно любить уродов? Их можно только терпеть, и то лишь в том случае, когда не всматриваешься в них слишком пристально. Ведь под микроскопом даже блоха превращается в огромного и страшного монстра. А сколько таких монстров шныряет по человеческим душам? Все люди враги, – снова как заклинание мысленно повторил Андрей. – Значит, и жизнь свою нужно строить из этого нехитрого кодекса из одной заповеди. Хотя – нет, какую жизнь, когда её так мало осталось? Жизнь это лишь медленное умирание. Стало быть, главное – умирая, быть свободным от людей… да, от людей, то есть от врагов. Не попадай в плен, старина, – закрывая глаза, обратился сам к себе Андрей. – Вот твоя главная и первоочередная задача. Всё остальное приложится к этому. Сначала свобода, всё остальное потом… Сегодня на север, ну а завтра на юг… Никогда не говори „никогда“… И „всегда“ тоже не говори, потому что свобода не может быть ограниченной понятиями „никогда“ или „всегда“. Свобода волка – это свобода ветра, северного вольного ветра… А люди всё-таки большие сволочи… И сам я… Сам я – кто? – вдруг с бешенством подумал Андрей и снова открыл глаза; от дремотного состояния не осталось и следа. – Такая же тварь, как и все остальные. Только разлагаюсь быстрее и воняю больше. Через несколько часов наступит утро, и я буду потеть и вонять, как больной зверь, потому что у меня будет ломка…»

Он отвернулся от окна и с раздражением посмотрел вниз, на торчавшие из-под одеяла босые ноги старика. Сам старик издавал отвратительный храп. – Кажется, задушил бы… Это я под кайфом не воняю, – подумал он. – Наркотики бальзамируют тело, и на пять-шесть часов становишься, – он ухмыльнулся, – фараоном. А сегодня утром я стану куском гниющего мяса. Поздравляю тебя, получеловек-полуволк. Есть с чем поздравить!».