Влад Савинн: Амбидекстр. Повесть

Дизайнер обложки Елизавета Пуцейко

Редактор Людмила Шилина

Корректор Ирина Андреева

© Влад Савинн, 2021

© Елизавета Пуцейко, дизайн обложки, 2021

ISBN 978-5-4490-9108-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Осень придаёт кладбищу какую-то особую красоту. Странное ощущение присутствия в одном месте, казалось бы, несовместимых понятий: смерти и гармонии. Ведь смерть по природе своей не гармонична, а гармония, как правило, бессмертна.

Сегодня годовщина смерти моего отца. И я наконец-то нашёл время посетить его могилу. Прошло уже четверть века, а я отчетливо помню день, когда мы хоронили его. Двадцать шестое октября…

Стояла такая же сухая осенняя погода. Желто-красный ковер из опавшей листвы, пара обшарпанных табуретов и фиолетового цвета гроб, стоящий на них. И еще несколько человек в черном.

Изначально отца планировали хоронить в закрытом гробу, поскольку от человеческого образа у покойного не осталось ровным счетом ничего. Но для меня было важно в тот день прикоснуться к нему в последний раз…

Его темно-синего цвета лицо было изуродовано до неузнаваемости. Нос был продавлен. Челюсть практически отсутствовала. Зрелище было жутким.

В течение получаса озлобленные пьяные ублюдки убивали не сопротивляющегося и лежащего на сырой земле человека. Били ногами по голове. Били за бутылку водки, которую он приобрёл на последние деньги в ночном магазине недалеко от собственного дома.

Я уже был тогда, как мне казалось, взрослым, а значит, как мог старался сдерживать слезы. Но когда коснулся рукой отцовского плеча, я разрыдался…

И вот сегодня я снова рядом с ним. Как и в тот день, когда мы попрощались навсегда.

Только теперь удивительная тишина вокруг. Ни звука. Смерть и гармония…

И необъяснимое желание еще раз вспомнить давно забытые события прежней жизни…

Меня зовут Савва Скорин. И у меня есть история…

В тот сентябрьский вечер 1987 года, после первого в моей жизни школьного учебного дня, уже собираясь заснуть, я в очередной раз увидел его… Как и прежде, я не испытывал ни страха, ни паники. От него исходило необъяснимое тепло и спокойствие, а еще – я даже на расстоянии чувствовал это – невероятной силы доброта… Вот и сейчас я с любопытством рассматривал его, опасаясь только, что стоящий в другом конце комнаты незваный гость будет потревожен моим пристальным взглядом и также незаметно исчезнет, как и появился.

Утром следующего дня я снова рассказал о человеке, который приходит ко мне ночью, своей матери. На этот раз она выполнила свое обещание и все-таки повела меня на прием к районному врачу-психиатру. Уже давно немолодой худощавый мужчина высокого роста с лысоватой головой и красным, как у банщика лицом, сначала молча посмотрел на меня, не проявляя никакого интереса, а после, задав пару странных вопросов моей матери, вежливо попросил меня на время удалиться. Закрыв за собой дверь кабинета, я присел на стоящую возле стены деревянную скамейку и стал терпеливо ждать. Напротив, на такой же скамейке, ожидал своей очереди круглолицый мальчик чуть старше меня в сопровождении не менее круглолицей мамаши. Какое-то время он пристально смотрел на меня, после чего резко поднял руку и, указывая пухлым пальцем в мою сторону, произнес:

– Скажи, чтобы он замолчал! Он болтун! Мама, он болтун! Скажи, что я не хочу его слушать!

Мать мальчика, как хлопочущая наседка, крепко обняла его и принялась успокаивать. Спустя минуту из кабинета психиатра вышла теперь уже моя мама. Глаза у нее были заплаканными, а в руках она держала свой белый носовой платок и мою новенькую медицинскую карточку.

– Все плохо? – спросил я.

– Ну что ты, родной?! – с очевидной грустью ответила она. – Доктор сказал, что ты у меня – особенный мальчик… Только это и сказал… Не обращай внимания на слезы… Это я так радуюсь за тебя!

При этом она не смотрела на меня.

И мне сразу стало легче, хотя я и почувствовал, что в этот момент она была не совсем искренна со мной. А возможно, совсем неискренна. В моем детстве были две вещи, которые я не выносил больше всего на свете: когда плакала моя мать и когда в моих карманах не было ни копейки.

Выйдя из поликлиники, мама резким движением вырвала какой-то листок из моей медицинской карты и, демонстративно смяв его, выбросила в рядом стоящую урну. Моя мать, невысокая стройная женщина с правильными чертами лица, любившая личную свободу больше собственных детей, иногда проявляла по-настоящему материнские чувства. Несвойственная ей забота в такие моменты удивляла меня и заставляла прощать ей ее легкомыслие по отношению к нам с братом. Любил ли я свою мать? Безумно и ревностно. Закрывая глаза на все, что обижало меня в ее поведении, либо причиняло душевную боль. Например, ее умение пропадать на несколько дней без всякого предупреждения. Но как раз-таки в тот период она старалась быть рядом.