Иван Стародубов - Ты будешь счастлива, Оксана…

Мне достаётся место в курилке. Народу в туалете немного, многие ещё спят с тяжёлых нейролептиков. Я прикуриваю у больного от папиросы. Спички мало кто имеет: через каждые два дня, а то и чаще – шмоны. Я не успеваю выкурить и половину, как у меня просит оставить ему покурить седой хроник.

– Совесть поимей! У пацана просишь, – укоризненно говорит ему дядька помоложе, совсем не похожий на психбольного.

Тут много таких «непохожих». Или я, будучи ещё юным и незрелым, отличать не могу мух от котлет… Едва я возвращаюсь в палату, как дежурная смена кричит:

– Завтрак, подъем!

Вот те раз! А я анализы ещё не сдал…

Сажусь за длинный стол, со всеми остальными. Накрывальщики раскладывают слабенький чаёк и небольшие порции манной каши. Тут же появляются на большой тарелке кусочки батончика с маленьким квадратиком сливочного масла, которые моментально расхватывают ещё сонные обитатели наблюдательной палаты номер один.

Позавтракав, я кормлю с ложки привязанного Саню Цыбана. Он благодарно кивает мне, просит попить чаю. Я подношу к его губам маленькую металлическую кружку.

– Спасибо, пацан! – говорит он.

После завтрака выполняются врачебные назначения. Таблетки выдаются во время еды, а после – уколы. Меня вызывают в процедурный кабинет. Там уже две молодые медсестры вовсю колют болючими уколами пациентов нашей палаты.

Раньше аминазин разбавляли половиной ампулы раствора новокаина, чтобы не так было больно. Тем более бюксы в то время были стеклянные, иглы туповатые. Многим больным приходящий в отделение хирург вырезал абсцессы на ягодицах, если не помогал парафин. Я стою со спущенными штанами больничной пижамы и семейными трусами, медсестра шлёпает по ягодице, вводит назначенную дозу. Кто-то даже подпрыгивает от боли.

Медсестра недовольно отпускает неприятную фразу, после чего уходит с металлической коробкой бюксов, наполненных инъекциями, в наблюдательную палату – колоть привязанных, другая остаётся в процедурном кабинете.

Я захожу после укола в туалет и закуриваю. Голова кружится от укола, задница болит, невозможно сидеть в курилке. По возвращении в палату нарываюсь на ругань медички.

– Ну-ка, ложись, а то на вязках окажешься! После аминазина разве можно ходить? Упасть хочешь?!

Спорить бесполезно, и я со стоном медленно опускаюсь на шконку.

– Падлы поганые! Садисты проклятые! – ругаю я про себя и психиатров, и медсестёр. – Вас бы так поколоть! Сперва на себе испытайте.

Я не такой идиот, чтобы произносить это вслух. Рядом лежит наглухо завёрнутый Юра Двуглов. Все его ноги и тело покрыты ужасными ожогами от сигарет. Двуглавый тушил их сам о себя. Он глупо улыбается, потирая, как маленький, рука об руку.

Во второй палате лежит его родной брат, Вадик. Высокий, худой, как спичка, парень. Он не был таким слабоумным, как Юрка, как раз наоборот, весьма симпатичный и активный. Вадим охотно играл в шахматы, домино и шашки, хорошо соображал в игре. Иногда он зачумлялся, и его заводили в наблюдалку.

– Трахаться хочу! – орал привязанный Вадик.

– Фашисты, блин, фашисты! Вторая мировая! – вторил ему Юра.

Их обоих больше нет. Юрка помер в 1991-м году, в «знаменитой» Содышке. Вадим в 2002-м, причина его смерти мне неизвестна. Похоронены отдельно друг от друга.

Скоро обход, меня сегодня должны вывести из наблюдательной палаты. В нашем отделении самая большая наблюдалка во всей психушке – на двадцать пять шконок! Как-то раз я поступил, и все, кто находился в надзорке, были на вязках, некоторые замотаны и под широкий. Привязали за руки до кучи и меня. Через час прибежал Юдин, зав. Отделением, и велел одну руку мне развязать. Вечером отвязали и вторую. Так мне, лишь одному из всей палаты, несказанно повезло. Вот тогда мы и познакомились с Шурочкой (Александрой Ивановной), молодой и весёлой медсестрой. Однако Шурочка была звездой далеко не для всех. Во второй, инсулиновой палате стажировалась на инсулинотерапии другая молоденькая темноволосая Александра Ивановна, ныне старшая медсестра третьего отделения нашей ВОПБ №1. Изредка я на них обеих втихаря онанировал. Что ещё можно позволить себе в психушке?.. Вечерами, в курилке, вовсю гоняли кружку с чифирём завсегдатаи и блатные авторитеты нашего отделения. Это были мужики тридцати-пятидесяти лет, за плечами некоторых из них были тюремные сроки, так сказать, бывшие заключённые, кто-то побывал в знаменитой специализированной психбольнице строгого режима с интенсивным наблюдением Сычёвке, в Смоленской области. До сих пор эта психушка наделена дурной славой, выживать в её условиях очень трудно.