Mikhail Sadovsky - Голубые ступени / Stepping into the blue

– Ну вот! – огорчился он по-настоящему не столько немощи старухи, сколько неожиданно выпавшим хлопотам. – Что ж вы одна-то… да в субботу…

– Ничего! – откликнулась старуха. – Я встану. Я дойду… я одна хотела, потому что… – она замялась, стоит ли говорить, и Филиппыч прервал её:

– В вашем-то возрасте!

– В моём возрасте уже всё можно! И одной по ночам гулять, и в субботу! – неожиданно резко встрепенулась старуха и сделала первый шаг.

– Во даёт! – хохотнул рабочий. – Ну и бабуля! Сколько ж вам стукнуло?

– Девяносто, – ответила она, и все замолчали.

– Сколько? – переспросил Филиппыч.

– Не веришь? – она помолчала. – Мы сегодня ровно семьдесят лет как вместе.

– Как вместе? – удивился Филиппыч и оглянулся на цифры на камне.

– А ты не считай, не считай… эти-то годы идут один за два… так ещё больше получится.

Она почувствовала, что ноги отекли, и вправду вряд ли она сама теперь доберётся до дома, но не ощутила не только никакого страха, но и волнения. Мелькнула, правда, мысль, что дома будут сходить с ума, но поскольку такое случалось уже не однажды, она махнула рукой. Всё равно всё сделала правильно. Они так мало в жизни бывали вместе, что и Зяма наверняка с ней согласен.

– Подгони треногого, – распорядился Филиппыч, и рабочий быстро засеменил обратно по аллее. Вскоре он вернулся на тарахтящем мотороллере, в кузов которого была постелена свежая рогожа.

– Ну, бабушка, садись! – хохотнул рабочий, и они вдвоём с Филиппычем усадили старуху в кузов через низенький бортик.

– К конторе! – распорядился Филиппыч и последовал за ними.

Старуха так и дожидалась, сидя на рогоже, пока он подойдёт и снова поможет ей выбраться на землю. Потом они долго решали, что делать, и она наотрез отказалась ехать на такси, а только просила проводить её до автобуса. После долгих уговоров она согласилась, что Филиппыч довезёт её до троллейбуса – это ему по дороге, а там уж она сама.

– Внук всё записать за мной мою жизнь хочет, – рассказывала она, пока ехали, – а я ему говорю, что толку нет – все мы одинаково жили, ничего особенного, а то, что мне довелось больше других на свете остаться, так это ещё неизвестно – повезло ли.

– Да! – вздохнул Филиппыч и оглянулся. – А вам больше семидесяти не дашь. Не обманываете?

– Зачем? – удивилась старуха. – Ты представь только – я ж ещё при Александре родилась, в черте оседлости!

– А это что такое?

– Что такое? А за ёр аф мир! Что такое? Черта для евреев была.

– Какая?

– Где жить – где не жить!

– Граница, что ли?

– Видно, правда, надо соглашаться мне…

– Чего?

– Да рассказывать! Если такие молодые люди ничего не знают… ты хоть учился где?

– Бауманский закончил, – похвалился Филиппыч.

– Это что же такое?

– Инженером был!

– Инженер – заведует кладбищем!

– Гелт, – просто ответил Филиппыч.

– Ты что, разве а ид? – удивилась старуха.

– Я нормальный. Что, одни евреи умные?! – обиделся Филиппыч. – Неужели всё помните?

Старуха долго не отвечала, так что водитель уже стал беспокоиться и оглянулся назад через плечо.

– Я такое помню, что лучше забыть, – тихо сказала она. – Раньше за это сажали. Теперь всё равно не напечатают. Зачем ему трепать нервы? Пусть это уйдёт со мной. Он же не виноват, что я его бабка…

– Знаете что? Я вас довезу до дома. Куда вы в такую темень и с такими ногами…

– Нет, – возразила старуха. – Я должна сама домой вернуться. Так надо. Мне надо и Ему…

Филиппыч не понял, кому «ему», но уточнять не стал. Он высадил её на остановке, помог забраться в троллейбус и ещё долго стоял, переваривая произошедшее с ним и завидуя неизвестному внуку. У него-то не было стариков – одни лежали в земле далеко на западе, другие далеко на востоке, и никто не мог даже сказать ему, где их могилы.

Ninety is ninety. The number all by itself may always have an empty ring about it, but when your grandmother is ninety and she calls you «little boy» and you’re forty, well, that’s something to think about. Just think of how much is wrapped up in that one little number!

«So, maybe you won’t be going to the synagogue today? Look at the weather!»

«That’s no matter. Why should I care about the weather? At my age I can’t afford to stop going. I haven’t missed once yet, so why should I take a holiday today? Ever since it became dangerous to go to the synagogue, I haven’t missed a single time! Even when the men were afraid to go, I still went!»

«And you weren’t afraid?»

«What would they do to me? Somebody has to go to the synagogue. Else they could say that now nobody goes there it isn’t needed any more. Something about that you don’t understand?»

«Grandma, what an advanced social consciousness you have. Wow! So, you asked Him not to let them close the synagogue?»

«I’ve never asked anything. I certainly don’t have to ask Him anything.»