Mikhail Sadovsky - Голубые ступени / Stepping into the blue

Она представила себе, как это будет, и даже привстала на цыпочки… три сантиметра… она зажмурилась и так стояла. Три сантиметра – и уже можно дотянуться до его лица, до его губ… так сладко, так сладко. И она не могла даже подумать, что этого может не случиться, – именно потому, что не могло такого «не быть»! Тогда зачем и представлять это – фантазировать? Она снова открыла глаза – проходящий мужчина смотрел на неё… она ведь была красива и знала это: правильной формы нос, что само – уже редкость… как ножки, как у Пушкина… «две пары стройных ног», и волосы – то, что называют пышные, потому что они не распрямляются вовсе, а мелкой-мелкой волной ложатся… густо- коричневые… мужчина отвёл глаза и прошел мимо. Оглянется или нет? Оглянулся – и она улыбнулась: всё будет хорошо. Загадала – случилось, значит, всё будет хорошо!..

Вёсны, годы проскакивали незаметно, может быть, ещё и потому, что они всегда были вместе, и для неё мир всегда начинался с него, а всё, что в мире происходило, было связано с ним: учёба, отдых, общие друзья… а своих подруг у неё не завелось.

После окончания специальной музыкальной школы они вместе поступили учиться дальше, даже в один класс, к одному профессору, и внешне опять ничего не изменилось, только появилось много новых товарищей…

И развлечения, которые были им доступны, никак не разъединяли их – наоборот… на танцы они не ходили: она – понятно почему, а он – потому что не умел танцевать, стеснялся девушек… да и вообще это ему не приходило даже в голову – пойти на танцы… зачем? Как это? Они, как все, бегали в кино, телевизоры только-только появились и редко у кого были, доставали в театр «входной билетик» и, конечно, не пропускали концерты, особенно в консерватории, куда попадали почти всегда бесплатно… Музыка их объединяла. Там они были на равных, хотя… она никогда и ни в чём не чувствовала с его стороны хоть малейшего намёка на своё несчастье, а должна была бы непременно почувствовать при необыкновенно обострённом восприятии окружающего мира и своей наказанности в нём, если бы был хоть малейший намёк на это. Нет. Ни разу он не подумал об этом ни в жалости, ни в обиде… А она была уверена, что наказана за чьи-то грехи в предыдущих поколениях, и теперь вот должна искупать чью-то вину…

Потихоньку от него (и это было единственное, что она делала втайне от самого близкого человека) она читала книжки об этом, о вечной жизни души, реинкарнации… да никого и нельзя было спросить – только самой разбираться… если бы узнали в консерватории, она бы поплатилась. Жестоко. Да выгнали бы, пожалуй…

А он жил рядом с ней, не замечая других девушек, женщин, что обычно свойственно его возрасту. Он и на неё не смотрел как на женщину. Ему не приходило такое в голову – они были просто друзья. И всё. Она радовалась этому и покровительственно думала: «Он ещё маленький. Мальчики вообще позже созревают!».

Лёгкая тучка набежала на солнце. Резкое изменение света прервало её мысли-воспоминания. «Сейчас. Сейчас, – пробормотала она одними губами. – Сейчас, – и посмотрела на часы. – Ещё пять минуток…». Она закачала головой, вспоминая свои страхи по поводу первой курсовой работы… она писала о композиторе Шебалине, он о Прокофьеве… помогали друг другу… вслух читали… получилось – не зря… сначала их отметили профессора, а потом и читатели, потому что их работы рекомендовали для печати. Теперь у неё появилось много дел, а времени стало не хватать, но только не для него… он был первым советчиком и рецензентом, он первый, с кем делилась радостью, кому дарила свои пахнущие краской странички с автографом… а больше никто и не просил… она ему – он ей…

Замелькали лица, лица… и перед самым дипломом она поняла, что наступает самое страшное – распределение на работу, потому что она не может себе представить, что скоро они вынуждены будут видеться совсем редко. Не бывает же, чтобы так везло долго – столько лет проучились вместе. Теперь диплом, потом работа… он в одном месте, она в другом… нет – вот этого она себе представить не могла. Не могла – и всё. Её красивое лицо с чуть тяжёлым подбородком стало очень напряжённым… она даже сама заметила в зеркале… и ещё улавливала, как брошенный на неё мужской взгляд сначала загорался, а потом ускользал в сторону… и она чувствовала, что не из-за её «уродства» (как она про себя называла), а скорее всего из-за этого написанного на лице и живущего в глазах напряжения… нет, всё что угодно, но не врозь – так всё отчаянно кричало в ней! «Но почему? – возражала она сама себе. – Невозможно же быть всю жизнь вместе! Почему? – опять опровергала она. – Почему невозможно?». И однажды пришедший сам собой ответ ошеломил её: «Потому что я люблю его… Господи, как это случилось? Господи!». Кто же ещё мог ей ответить!