Ольга Климова - Неполное превращение. Роман

– Смотря что представить, какие процессы жизнедеятельности. Если про отходы дыхательной системы. Поскольку про углекислый газ, выделяемый при дыхании, никто не ржёт. А характеризующие звуки процесс пищеварения, прозвучавшие публично в публичном месте, есть хотя бы один слушатель, это уже смешно.

– Да в плане того, что приличный на вид мужчина, писатель и преподаватель уже никакой не герой, а простой примитивный типок, биологический организм или даже животное.

Одна из женщин поднялась и прошагала в уборную, развивая платьем из дорогой ткани.

– Согласен, в современном литературном тексте «горшковое» повествование, описание, диалоги весьма нас веселят, героя они приземляют, опошляют, над его позором мы смеёмся. Есть хотя бы один человек, свидетель позора, а это читатель.

Соседнему столику ясно, что приличные на вид члены творческой элиты никакие не режиссёры, похоже и не писатели, хоть про это говорят, не только про это. «Они хулиганы? О чём беседа в пиццерии?»

– Замечено мной, что «горшковые» включения в художественном тексте наблюдаются через 20—30 см перемотки ленты электронного листа.

Он показал руками размер перемотки, который умещался между правой и левой ладонью. Вернувшаяся из уборной одобрительно взглянула на жест, утёрла салфеткой губы.

– Вот когда я такой встречаю, дальше крутить компьютерный папирус совершенно уже не хочется из гадливости наткнуться на уже сильней реалистичное и подробное описание горшка. Не спорю, то и есть человеческая жизнь, как неотъемлемая часть, но в литературном тексте горшок имеет совершенно иное предназначение.

Соседский столик безмолвно возмущён потерянным аппетитом.

– Кстати, передавай привет Вере!

– Ага. Как у тебя на личном фронте?

– Я тут с одной встречался, с продавцом, она рассказывает, сынок её малышом такой стройненький был, с фигуркой, занимался акробатикой.

«Сынок я вижу тебя на сцене», – она мне, представь, свои диалоги с ребёнком пересказывала, комментировала внешний вид мальчика. И тогда повела его записывать в танцевальную студию. Увидев сцену, сын её родненький вздохнул и вздрогнул: «Мама, я тоже себя на сцене вижу!» И что сказать, сцена это его. Он работает электриком в театре, на танцы же ни разу и не сходил.

Женщина в дорогом платье одобрительно улыбнулась чужой шутке, её спутницы выносить смех на поверхность постеснялись.

– Так про что ты рассказ пишешь, – вдохновлённый улыбкой спросил Юрий.

– Про Монику, её отца. Насекомые…

– Тараканы!? Пойдём в машине расскажешь!

Из костюмерной с большим столом вышли две работницы театра, с ними мальчик, в фойе сели на сиденье, ожидая, не пройдет ли мимо режиссёр, к нему был важный вопрос, связанный с выбором цвета костюма Незнайки.

Мимо прошёл молодцеватый мужчина, чернобородый, густо восточный, с восточным вкусом во всём смуглом теле, будто пронеслась волна фруктово- пряного ветерка.

Две женщины и мальчик – подросток проследили путь иноземца до конца коридора.

– У нас дагестанцы.

– Да приехали, работают, я даже не знаю, зачем они в театре.

– Да говорили же, ты забыла?

– Забыла! Но я помню, каким способом дагестанцы стирают белье, я по молодости ездила в Дагестан, друзья приглашали, – глаза Веры слезились голубыми мечтами юности.

– Правда, мама, я не знал, ты не говорила! – включился Матвей.

– Это так же, как Челентано давил виноград для вина, примерно так же, – объясняла Вера больше подруге Инне, коллеге из костюмерной, чем вникавшему в разговор сыну.

– И как, – вяло ковыряя короткие слова, произнёс сын.

– Вблизи колонки раскладывают простынки, другое бельё, заливают водой, посыпают его порошком, – она посыпала руками в воздухе, будто инсценировала народную песню, – и танцуют по белью босыми ногами, притопывают, побивают, как барабан стиральной машинки.

– И как Челентано штанишки подкасывают? – Уточнила Инна.

– Ага, до коленки.

Она наклонилась показать. В это время вихрем пронёсся режиссёр, вдали коридора ускользнула фигура в теплом свитерке.

«Не успели спросить».

– Ух ты, ногами стирают, – весело включился сын.

Он не знаком с режиссёром и не разочарован его быстрым исчезновением.

– Берегут руки.

– Да, а то глядишь, а ручки то уже износились, – Вера взглянула на узкую ладошку с тонкими костяшками коричневатых пальчиков, потёрла их и скрючила.

– Что дальше, мам.

– Да, а дальше белье полощут, отмывают водой. Но воду экономят, – продолжила она своим обычным интеллигентным распевом.