В этот день и нас тоже не обошел нежданчик.
К вечеру на белом джипе подкатил наш работодатель. Румяный, молодой, в ярком адидассовском спортивном костюме, модным ныне среди «новых русских» на фоне серого обшарпанного здания и нас, замызганных и усталых, среди пергаментных постояльцев Укачкин выглядел молодцом. Король-олень, да и только!
По рукам ударять не пришлось, но поприветствовал он нас вполне дружески:
– Ну, что, мужики, с праздником вас! Работу кончили?
Гена почесал в затылке – больно скорый начальник.
Делов еще на целую неделю, а он уже прикатил.
– Ну, ладно, – говорит он миролюбиво. – Поднажмете ещё. Я, вот,
позаботился о вас! – достает из машины полиэтиленовый пакет. В пакете бутылка водки и румяный батон вареной колбасы.
Ну, вот, теперь и для нас День Революции! Работодатель улыбается:
– Ну, что – со мной можно иметь дело?
– Можно, можно – говорит мой напарник, забирая угощение. – Да
и авансец надо бы выплатить. Работа кипит. Пойдём, посмотрим!
Укачкин идёт за нами. Осматривает сделанное. Доволен. Взгляд хозяйский покровительственный. Было видно, что здесь он имеет свой маленький бизнес, копает денежку, Лезет в карман, достает несколько сотен. Протягивает – берите, берите. Бумаги на получение аванса никакой. Зачем бюрократию разводить. Вот они, деньги! Пластаются на ладонь листок к листку. Пусть пока сумма небольшая – аванс всё-таки!
Мы довольны. Хороший человек! Хороший хозяин. Своих работников не забывает! Бросает ногу на педаль, газуя, лихо разворачивается и уезжает.
Нам с Геной нить некогда. Дела. Потом догоним. Дом без горячей воды. Директор нервничает. Который день не работают душевые и прачечная. «Вы, ребята, пожалуйста, пожалейте стариков…» И мы поспешаем, жалеем стариков – бьём-колотим, гнём-контуем, режем-свариваем, концы заводим.
За полночь к нам подходит дежурная медсестра. Уговаривает не греметь:
– Тише! Человек умер. Хороший дедок был. Аккуратный. Учитель бывший. Пришла к нему укол делать, а он холодный. А этот малахольный Арчилов кричит, что он с покойником вместе спать не будет. Может, в коридор учителя поможете вынести? А?..
Смерть – самое естественное в этом мире, а привыкнуть нельзя. Разум кричит. Как сказал великий поэт, – «Перед этим сонмом
уходящих я всегда испытываю дрожь». И у меня нехорошо сжимается сердце.
Бросаем работу. Гена зачем-то берет обрезок трубы, и мы поднимаемся в палату, где лежит покойник. Арчилов возмущенно размахивает руками, что-то клокочет.
– Замолчи, гнида! – Гена поднимает трубу и Арчилов в подштанниках, взлохмаченный, прихватив одеяло, выбегает в коридор и устраивается в углу на диване.
– Пусть учитель побудет один, – говорю я, и медсестра соглашается.
Накрытый тёмным солдатским одеялом, бывший учитель с неестественно выступающими ступнями страшен в своей неподвижности.
Мы, не выключая свет, уходим.
Арчилов уже храпит на весь этаж беззаботно и отрешенно.
Идём в свою бытовку помянуть учителя.
Утром в маленькой комнатке, служащей чем-то, вроде, домашней церкви, возле бумажных икон горят несколько свечей. Кучка старушек неумело крестятся, глядя на горящие свечи. Их комсомольская атеистическая молодость все еще проглядывает сквозь сухие скорбные лица.
В столярке опять оживленно. Выбирают доски, которые посуше да попрямее на новый гроб. Жизнь идет своим чередом…
А Укачкин так и не заплатил нам за выполнение работы. Говоря по-теперешнему – кинул. Что с него взять? Какое время, таков и человек в нем,
А мне как раз подоспел гонорар из журнала. Так, что с куревом теперь все в порядке. Хотя заразу эту пора бы и бросить» Да все никак не соберусь. Прилипчивая сволочь!
УТРЕННЯЯ МЕЛОДИЯ
Читать дальше