Ольга Дехнель - Дороги моря

Дом остался нетронутым, Альба будто вышла прогуляться и ушла сразу в открытое море. У меня – ключи, набор продуктов, сумка с вещами, новенькая жизнь за плечами и огромная нечеловеческая тоска.

Альба приходит ко мне во сне и не показывает лица. Альба не приходит больше ни в одном из видов, ни живая, ни мертвая, Альбы нет, мне говорят – умерла. А будто исчезла. Я все ищу, жду крупицы ее присутствия, но Дом пуст, будто заморожен, застыл во времени, ожидая ее возвращения.

Я касаюсь пальцами двери, дерево холодное, у меня для Дома плохие новости. Альба нас покинула и возвращаться не собирается.

Мне требуется двадцать секунд на то, чтобы убедить себя зайти внутрь, собраться с мыслями, мне иррационально страшно – я точно знаю, что ее там не будет и боюсь открыть для себя ее отсутствие в сотый раз. Я думала, что на третий, может быть на пятый или даже на сотый станет легче – ты признаешь отсутствие человека и просто перестаешь его ждать. Но каждый раз, без исключений, ударяет по мне с новой силой, это новое «здравствуй» и новое «ее нет». Я все не могу взять в толк, как же это возможно, Дом стоит, он полон ее вещей, море, непреклонно и неумолимо шумит совсем рядом, будто зовет нас, меня и Альбу. Но ее нет. И уже никогда не будет. Как же это возможно? Дом пуст и тих, каждый его сантиметр – это все о ней. Она обставила его под себя, она обжила его, вдохнула в него душу. Вот только ее здесь нет. И свое новообретенное (каждый раз как первый) сиротство мы с Домом воспринимаем особенно остро.

Мне говорят, в смерти вашей бабушки, Скарлетт, не было ничего не обычного, Альберта (Альба. Альба. Бабушка ненавидела свое полное имя.) ушла тихо, во сне, нам остается только мечтать о подобном конце. Но Дом на краю света пуст, но Дом на краю света тих, Дом на краю света затаился, будто ожидая ее возвращения. Я долго вожусь с ключами, поворачиваю ручку далеко не сразу – звука драгоценных шагов Альбы за этим не следует, в Доме всегда пахло парфюмом, она так любила классику, пять лет прошло, а мне невыносимо говорить о ней в прошедшем времени. Пять лет прошло, а она до сих пор смотрит на меня с фотографий, появляется недостижимым миражом во снах, маячит, манит, не показывается, остается моей неразгаданной тайной. Пять лет прошло, и я никак не могу решиться.

Я поворачиваю дверную ручку, усмехаюсь про себя. Выхожу тебя искать.

Альба будто оставила мне страшную тайну и сначала мне не хватает самой себя, после не хватает времени и в конечном итоге не хватает смелости ее разгадать. Это ощущается как предательство, о какой любви мы говорим, если я не могу сделать для нее такую малость?

В смерти Альбы, говорят, не было ничего противоестественного, но почему же в Доме я не чувствую прикосновения смерти, почему в Доме все остается неизменным. Почему кажется, будто Альба этот мир не покидала? Почему кажется, что Альбы здесь нет?

Где же ты?

Мы со смертью были давними подружками, но отчего-то она не спешит открывать мне карты, не спешит признаваться. Мои глаза, привыкшие видеть слишком много, остаются надежно закрытыми темной, непроницаемой повязкой. В другой ситуации мне бы это понравилось, но сейчас я чувствую себя слепым котенком, я чувствую себя фатально потерянной.

Она сделала для меня так много, я для нее не могу малости.

Что если Альба где-то застряла? Что если Альба ищет меня, ждет моей помощи, а я вовсе не спешу ей навстречу? Что если я заставила ее душу ждать слишком долго? Что если я не смогу помочь?

Что если Альба вовсе никуда не уходила?

Где ты? Где ты? Где ты?

Мои воспоминания о ней, запечатанные в стены Дома, кажутся какими-то карикатурными, как может мое сознание, моя хрупкая человеческая память вместить так много? Ее руки, пахнущие неизменным, любимым кремом, что-то на основе розы. Ее привычку напевать себе под нос и катастрофическую ненависть к готовке, ее плавные движения? Как можно вместить ее, со всеми ее несовершенствами, ее безупречный вкус в одежде и безобразный вкус в мужчинах? Полагаю, разговоры о генетике все же не миф. Ее улыбку, меняющую все ее лицо, и тон, которым она разговаривала с моей матерью. Я все забывала, что они родственники. Тон, которым мать ей отвечала.

Альба не умещалась в моем сознании, ее не было в Доме на краю света, ее будто нигде не было.

Но ведь мы не уходим в пустоту, мы не исчезаем, не пропадаем бесследно, я это знаю точно.

Дом на краю света приветствует меня, по-прежнему пропитанный дыханием моря, ослепительно белый, море здесь не знает, что такое штиль. Дом на краю света был самым живым из домов, что я знала, им и остается, заключает меня в объятья, на секунду я слышу его голос «С возвращением, Скарлетт, дорогая». И мне снова четыре, мне снова шестнадцать, мне двадцать восемь, я – голодное цунами и я ищу правду.