Ален Грин - Волшебная палочка

Вернёмся, однако, к повествованию. В детском садике я неоднократно и планомерно, но не намеренно, выводила из себя музыкального руководителя Анну Борисовну: я фыркала, если она случайно брала не ту ноту, молчала, когда все пели, – изучала мотив и пела, когда все молчали, – ловила, наконец, нужную тональность. Я танцевала, когда все стояли, – в моей голове возникала услышанная накануне музыка, и стояла, когда все водили хоровод, – однообразные, громкие, резкие звуки фортепиано, на котором играл не лучший музыкант, раздражали меня. В конце концов, фыркала Анна Борисовна. Она шумно выдыхала, хмурилась и начинала выговаривать сквозь зубы слегка гнусавым голосом: «Несносная, невоспитанная девчонка! Сколько раз тебе нужно повторять одно и то же? Когда, скажи, наконец, ты научишься слушать? Ну, что мне с тобой делать?» Под конец она почти всегда выгоняла меня в коридор. Со временем я поняла, что заслуженно. Но тогда, в детстве, мне было обидно, – музыкальные занятия, в отличие от музыкального руководителя, я любила.

Когда я пошла в первый класс, родители понадеялись, что мои «странности» закончатся: школа требует ответственности, собранности, организованности и, наконец, дисциплинированности. Но, увы, ничего не изменилось. Я по-прежнему жила на музыкальной волне. Людей это задевало, раздражало, а иногда и злило. Но я ничего не могла с собой поделать: мне было комфортно там – внутри себя.

Любой разумный человек сказал бы: «На том хватит». Но Богу было угодно прописать мой жизненный путь под лозунгом: «Per aspera ad astra» [6] Перевод с латинского – «Через тернии к звёздам». . Посему я была наделена ещё одной интересной и индивидуальной особенностью: крутилась, вертелась, затухала и разгоралась в соответствии с услышанным внутри мотивом. Так, на уроке чтения, математики или природоведения я могла «рисовать» руками, расставляя акценты в мелодиях, звучащих в моей голове. Попытки учительницы начальных классов побороть моё влечение были бесплодны и пусты. Чем сильней она усмиряла меня, тем дальше и глубже уносилась я в мир неповторимых, ярких, сказочных звуков. Разлучить меня с музыкой не мог никто. Попробуйте отделить мышцы от человека, попробуйте высосать кровь – невозможно, немыслимо! Музыка была моей сущностью: мозгом, кожей, сердцем, мышцами, она была мной.

По стечению обстоятельств или по какому-то другому стечению, я жила с музыкой единой жизнью и в то же время мы не пересекались. Не знаю почему, но я никогда не помышляла учиться в музыкальной школе. И вот однажды, вернувшись с собрания, где учительница в очередной раз рассказала о моих «странностях», родители сообщили мне прямо в коридоре неожиданную и потрясающую новость, которая изменила всю мою жизнь.

– Не знаю, что ты на уроках вытворяешь, но так продолжаться больше не может! – заявил папа. – Завтра мы идём в музыкальную школу, – он разулся, снял плащ и, громко топая, прошёл в комнату.

– Дорогая, – мягко и певуче вступила мама. Она присела на корточки и взяла меня за плечи. – Учительница сказала, тебе надо связать судьбу с музыкой.

Я молчала.

– Мы сходим и узнаем, примут ли тебя: учебный год уже начался.

Я молчала.

– Возможно, придется пройти прослушивание. Преподаватели должны проверить, есть ли у тебя музыкальный слух. Понимаешь?

Я молчала.

– Хорошо, что понимаешь, – мама улыбнулась. – Ты согласна? – её глаза, освещённые мягким светом бра, блестели. – Вот и замечательно! – она притянула меня к себе, крепко обняла и с пылом поцеловала.

Я по-прежнему молчала и смотрела перед собой. Мамины слова доносились словно сквозь водяной барьер – приглушённо, отдалённо, неясно. В этот миг я чётко и внятно слышала только музыку, бегущую ко мне с кухни скачками, дующую в лицо, развевающую волосы, обнимающую и уносящую в прекрасные мелодичные дали. Я была поглощена узорным звучанием и воспринимала реальность отдельными невнятными фрагментами. Вот так, в полубессознательном состоянии решилась моя судьба.

На следующий день мы отправились в музыкальную школу. Папа надел строгий костюм, мама – элегантное платье. Я была вынуждена срастись с шерстяной красной клетчатой юбкой и белой блузкой. На этом настояла бабушка. На улице мы столкнулись с соседкой тётей Таней. Это была полная женщина с недовольным лицом и ворчливым нравом. Увидев нас, она нахмурила брови.

– В театр, что ли, собрались? – её обуревали сомнения. Это было заметно по игре мысли, отразившейся на лице. – Так рано. Время к обеду подходит. Театр-то к вечеру откроют.