Владимир Гакштетер - Короче! Я из Сочи. Том 2

Алексей после смерти матери сильно изменился. Куда девалась его любовь, нежность. Теперь местом моего постоянного пребывания стал подвал. Он регулярно выводил меня гулять, приносил еду или заводил на кухню, и мы ели вместе. Ко мне вернулась депрессия. Я винила себя в смерти Фенечки, постоянно разговаривала с ней, как будто она находилась рядом. Алексей полностью сломал мою волю. Ежедневно он, уходя на работу, закрывал меня в подвале, куда ставил трёхлитровый баллон с водой и ведро. Я чувствовала, что он тяготится мной. «Если б тебя не было, у меня всё было бы в порядке. Будь я проклят, что связался тогда с тобой. Всю жизнь жалею», – часто говорил он. Эти слова ещё круче заворачивали меня в депрессию.

Теперь единственным моим желанием было выйти из подвала. Хоть на минутку, хоть на секундочку. Я ждала Алексея, как спасителя, и готова была на всё, лишь бы он вывел меня погулять или поужинать вместе. А он никогда не забывал водить меня в спальню. Но получив от меня то, что ему требовалось, опять тащил в подвал.

Так пролетели ещё годы, и однажды я забеременела в третий раз. Неожиданно Алексей стал ко мне лучше относиться. Он уже вышел на пенсию и все дни находился дома. Привёл в порядок и покрасил снаружи дом, расчистил от сорняков участок, обустроил, как это было при жизни Фенечки. Я почти всё время находилась в доме. Только когда Алексей уходил в город, он запирал меня в подвал. Очевидно, беременность сыграла положительную роль для моего здоровья. Алексей пообещал, что после родов он сам пойдёт в милицию. Он хотел, чтобы его ребёнок оставался в доме, когда его посадят, чтобы кто-то ждал его из тюрьмы. Я снова стала чувствовать себя человеком, хотела жить. Именно в это время я вдруг вспомнила моих родителей: маму, папу; сестрёнку, нашу жизнь до аварии. Я вспомнила и заново пережила саму аварию, когда на нас летел огромный грузовик, а папа в последний момент отбросил меня далеко в сторону. Вспомнила, как я не могла дышать, засыпанная камнями из кузова, как меня вытащили и кричали, что я живая. Теперь я захотела пойти туда, где они были похоронены. Я благодарила Бога за то, что он дал мне трёх мам: мою родную мамуленьку Лену, маму Любу в детском доме, которая стала мне родной на семь лет, и, наконец, Фенечку, добрее и ласковей которой я не встречала.

Родила я мальчика во второй половине дня. Алексей был рядом, ни на секунду не отходил от меня, старался успокоить, ободрить. Обещал никогда не обижать меня, а ребёнка записать на свою фамилию. Но, видно, не так что-то пошло, и мальчик к вечеру перестал дышать. Я об этом узнала ночью, кричала, обвиняла во всём Алексея и даже попыталась его убить. На столе лежал нож, я схватила его и ударила изо всех сил. Увидев кровь, я от ужаса потеряла сознание. Очнулась в подвале. Рядом сидел Алексей. Было видно, что теперь он боится меня. Он вышел и запер дверь.

Настали худшие дни моей неволи. Я постоянно находилась в подвале. Алексей заходил только для того, чтобы покормить меня, вынести ведро. Но не забывал насиловать меня, когда хотел, прямо в подвале. Он вовсе превратился в животное. А ко мне снова вернулась депрессия. В беспамятстве я стала разговаривать со своей дочерью. Ей уже должно было быть лет десять-одиннадцать. Мне казалось, что она приходит ко мне, садится рядом на диван. Я рассказывала ей о своей жизни в родной семье, даже вспомнила о моих любимых птичках-амадинках, которые жили в клетке. Рассказывала про аварию, про детдом и маму Любу, про Алексея и про то, как родила её и двоих сыночков. Я не верила, что мой третий ребёнок умер, и представляла его живым, маленьким и таким сладеньким. И я не понимала, почему Алексей скрывает от меня правду о нём.

Так прошло ещё несколько лет. Я не очень помню эти годы, потому что почти всё время была в беспамятстве. Я жила в своей семье, гуляла с сестрёнкой на детской площадке, в парке, плавала с дельфинами в море. А потом вдруг оказывалась в моём детском доме, разговаривала с подружками, примеряла вместе с ними новые платья, а мама Люба звала нас обедать. И вдруг опять тёмный подвал, ужасная физиономия опустившегося совсем Алексея, и дверь, за которой мир, совсем для меня не знакомый и немного страшный. Мои галлюцинации переплетались с явью, и разобрать, что было, а чего не было, я уже не могла. Сознание постепенно умирало, хотя тело жило своей жизнью. Алексей со мной не разговаривал совсем, иногда забывал накормить, но не забывал делать свои дела, и я однажды поняла, что опять беременна. Я пришла в такой ужас, что стала биться головой об стенку, а затем решила повеситься. Совершенно хладнокровно, как будто делаю какую-то домашнюю работу, я разорвала на куски простыню и связала прочную верёвку. Один конец привязала к окну, а на другом сделала петлю. Ни секунды не раздумывая, я оттолкнула из-под ног диван, на котором стояла. Последнее, что я почувствовала, – это невозможность дышать. Боли не было, и я потеряла сознание. Но тут вошел Алексей.