Нина Романова - Главный врач

Через несколько минут, когда чай запаривался, его можно было разливать по чашкам. Но даже такую мелочь хозяин дома никому не доверял. Самовар плевался кипятком и фыркал паром, а потому чашку следовало держать под наклоном, чтобы не обжечься. Каждый, кто хоть раз пробовал чай у Кунцевых, никогда не упускал возможности поучаствовать в их чайной церемонии.

Приготовив ароматный напиток, Люся положила на блюдце пару пряников и вышла на веранду. Аркадий сидел склонив голову на грудь, словно спал. Но что-то насторожило её… Шагнув к мужу, Людмила окликнула:

– Аркаша!

Не получив ответа, она подошла ближе и пристально посмотрела на него…

Посуда обиженно звякнула, ударившись об пол. Блюдечко раскололось пополам, скинув покатившиеся в разные стороны пряники. Хрустнув, откололась ручка, чашка закачалась с боку на бок, выплёскивая чай на ковёр. Люся опустилась на колени перед креслом, взяла руки мужа, поднесла ладони к своему лицу и, уткнувшись в них, горько заплакала. Аркадий, уже бездыханный, больше не мог утешить свою Люсю и сидел неподвижный, словно переживая это страшное мгновение вместе с любимой, положившей голову на его колени, женщиной.

Похоронами занимался Тёткин. Для многих смерть Кунцева оказалась шоком. Аркадий Александрович, оберегая жену, не позволял своему лечащему доктору рассказывать ей о диагнозе-приговоре. Но разве возможно скрыть подобное от врача с многолетним опытом! Узнав о болезни мужа и о том, что ничего сделать нельзя – непоправимое может случиться в любую минуту, Люся старалась не показывать свою осведомлённость, чтобы не омрачать последние отведённые им дни вдвоём.

Из-за границы приехала дочь Ляля, и они с матерью проводили часы, разбирая фотографии, перечитывая путевые дневники, которые Аркадий вёл во всех поездках и сидя на даче в отпуске, когда, как он говорил, путешествовала его душа.

Неожиданным оказалось количество телеграмм, венков и представителей, прибывавших на похороны со всех концов страны. Людмила, погружённая в свою работу, никогда не представляла масштаба того, чем занимался муж. Она знала, что Кунцев – успешный конструктор, что все его труды признаны, зарегистрированы и у него есть Имя. Но почему-то никогда не слышала, что им написано несколько учебников, по которым учится плеяда инженеров, не знала, сколько людей, успешных в своей профессиональной деятельности, считают её Аркашу наставником.

Принимая соболезнования, выслушивая речи, отвечая на звонки, Людмила вдруг открыла для себя, что понятия не имела, чем жил её муж. Придя с работы, она торопилась рассказать про свой день, свою клинику, свои заботы и радости. Он был превосходным слушателем и безупречным советчиком. Аркадий тонко чувствовал людей и мог подсказать выход, о котором Людмила сама никогда бы не догадалась. И вдруг оказалось, что она не догадывалась о гораздо большем – она была частью его жизни, может быть, самой важной, но не единственной!

Он жил её заботами, её интересами. А что она? Люся пыталась вспомнить, когда в последний раз спрашивала мужа о работе, о Его работе. В последний? А не в последний? С тех пор как Ляля выросла и уже не нужно было кому-то оставаться с ней дома, Людмила перестала интересоваться расписанием супруга. Иногда, задержавшись в клинике допоздна, по возвращении домой она обнаруживала записку: «Вернусь через пару дней. Ужин в холодильнике. Папа Сверчок».

Папа Сверчок… Сердце больно сжалось, но слёз больше не было – за эти дни выплакала их все. Сначала она рыдала от отчаянья, проклиная недуг, забравший у неё родного человека. Потом отчаянье сменилось обидой на Аркадия за то, что вот сейчас, когда, наконец, можно начать жить для себя, друг для друга, он предал её, оставил одну, лишив такой необходимой ей компании. Позже ушла и обида, в сердце поселился страх от осознания того, что счастье и радость – в прошлом, ничего уже нельзя изменить, а столько бы хотелось пережить заново!

И наконец, когда отступило всё, сердце раскололо чувство вины за то, как мало она ценила его, как мало знала и мало любила. Отсутствие слёз выжигало глаза, а сердце останавливалось от мысли: «Он не был счастлив со мной!»

Эта фраза преследовала её и не давала покоя. После похорон Людмила не хотела выходить на работу, стала избегать людей. Проводив дочь, заперлась дома, снова и снова перебирая каждую тетрадку, каждый листок, исписанный почерком родного человека.