Клёмка Четырли́ - Яотего. Я о тебе говорил

Когда Дуплинский встретил её в первый раз, он, по его словам, так и прикипел к полу. Эта память французского кинематографа как две капли воды была похожа на маму Мишки Шнуркова Любовь Михайловну.

Так вот, у этой французской бабуси, которую все звали Марго, похоже, был такой же бамбуковый радикулит, как у Любовь Михайловны, то есть она передвигалась буквой «зю». Объяснить, как это, Кузя не мог, говорит, надо видеть. Говорила Марго тоже потресканным голосом Любовь Михайловны, но по-французски. Что ещё поразило Кузю, кроме таких же как у мамы Шнуркова рейтузов, обтягивающих сучковатые ножки, так это ботиночки «прощай молодость». С молнией наверху! Именно такие носила всю свою жизнь мама Мишки. Дуплинский всегда думал, что их нигде кроме как в СССР не производили. По словам Кузи, они с Марго закорешковали, сразу после того, как он совершенно искренне поинтересовался, не было ли у неё родственников в Москве:

– Как знать, как знать, – таинственно улыбаясь, прошептал этот клон Мишкиной мамы.

Марго Михайловна не стала скрывать, что кроме Кузи у неё есть ещё пять претендентов, настоящих актёров. Сказала, что его сцена маленькая, но с Бобиком и Жаном Рено, и что фильм делает сам Франкенхaймeр. Марго пересадила Кузю на стул перед камерой, велела сделать зверское лицо, дала в руки текст и приказала оператору врубать. Они сняли три пробы, и каждый раз двойник Любовь Михайловны кричал на Кузю, чтобы он делал противно-недоверчивый глаз в камеру. Дело в том, что его будущая роль хозяина подозрительного парижского гаража была лишена всякого смысла и служила лишь предлогом для показа афиши балета на льду. Тем не менее, в фильме за пятьдесят миллионов долларов Франкенхаймер имел право даже для такого пустяка – потребовать самый тухлый русский глаз во Франции.

Марго сказала Кузе, что кассету она отправит самому , что ответ надо ждать через пару недель и что он (Франкенхаймер) специально приедет в Париж на него – и на других двухминутных – посмотреть, и дать добро:

– Дяплунской, – Кузя услышал долгожданный голос в трубке ровно через пятнадцать дней. – Сам приезжает через неделю, встреча в отеле Сен Джеймс. У тебя хорошие шансы.

Кузя только и успел сказать «целую крепко, ваша репка». Он так разволновался, что забыл выпивать, всё проекты строил, как он с Бобиком познакомится, а там – чем чёрт не шутит – подружится. Это же надо! И ведь жизнь его прикладывала неоднократно, ан нет, каждый раз он снова взбодряется, кричит, что нашёл свой голубец, и теперь всё пойдёт по-другому. Я и то боюсь, а вдруг и впрямь в один ненастный день выдует Кузю из его конуры на Монпарнасе. Упорхнёт он в какие-нибудь более сытные места и будет попивать Шато Икем урожая тыща восемьсот лохматого года, а «Котик» и всё, что было с ним связано, останется побитой молью ностальгией.

За полчаса до назначенного времени Кузя – трезвый с утра – уже стучал хвостом по мраморному полу в холле отеля Сен Джеймс. Он, конечно, понимал, что Франкенхаймер в местной «Ярославской» останавливаться не будет, но здесь чувствовался класс: повсюду ар-деко, мрамор, глубокие кожаные кресла, а главное – много места. Марго со своей помощницей накатили откуда-то сбоку на неопохмелившегося Кузю:

– Дембелёвский, – заскрипела пионерка французского кастинга. – Он ещё двух посмотрит, а потом я тебя представлю.

Она была неузнаваема: строгое, глухое (воротник «Мао») красивое платье, новые «прощай молодость», тщательно уложенные остатки волос и даже немного макияжа на плиссированных веках. По глазам было видно, что она волнуется не меньше Кузиного.

Во рту у Кузи было сухо, и он задорого оскоромился у бара стаканом минералки. «Всё правильно, – подумал Кузя, платя непомерные деньги, – ар-деко надо оправдывать, – отметив про себя автоматически, что за такие-то бабульки он в своем convenience supermarket 2 2 В ближайшем магазинчике (англ.) мог бы отовариться двумя бутылками вполне приличного «Котика».

Углом глаза он почувствовал движение в глубине холла. Повернув голову и поперхнувшись, Кузя увидел свою покровительницу с ассистенткой, махавших руками, как Робинзон с Пятницей при виде парусника на горизонте. Кузя ринулся к ним. Марго быстро его осмотрела отсутствующим профессиональным взглядом, одёрнула на нём курточку и… посмотрела глазом Любовь Михайловны. В далёком прошлом мама Шнуркова после получасовых нотаций и причитаний всегда давала Кузе трёшку на опохмелку. Кузя узнал этот тревожно-жалостливый взгляд и всхлипнул носом – как и у всех потребляющих, слезоточивая Кузина железа врубалась с пол-оборота.