Максим Прохоров - История под маяком

– Я тут столько лет протянул, – Михаил Андреевич обратил взор к морю, – месяц уж проживу как-то.

Они дошли до скромного приземистого деревянного строения. Казалось, что дом стыдился нарушать пейзаж своим присутствием, жался к земле и пытался спрятаться среди травы. По сравнению с маяком, жилище Михаила Андреевича выглядело действительно непримечательно. Впрочем, любая здешняя постройка меркла, уступая место величественному бетонному колоссу. Михаил достал ключ и отпёр простенькую дверь, открывая путь внутрь. Стеной была отделена лишь спальня. Остальное – открытое пространство. Некий гармоничный симбиоз мастерской, кабинета и кухни. Мастерская забилась в угол, кусок рабочего кабинета располагался напротив окна, где на подоконнике были выставлены цветы. А кухня оказалась ближе ко входу в дом у противоположной стены. И всё это соединялось, создавая ещё и гостиную посередине.

– Ты, кстати, купил? – поинтересовался Михаил, с трудом ставя на табурет свою ношу.

– Что купил? – Григорий с выдохом облегчения сгрудил сумки возле дивана и сразу же на него присел.

– Я денег тебе давал, а ты записал, чтоб не забыть. Забыл?

– А, это, – он легонько ударил себя по лбу, – купил, купил. Вон в той коробке посмотрите.

Вскрыв указанную коробку, Михаил Андреевич извлёк парочку цветочных горшков, книжку и несколько деревянных заготовок. Поднеся приобретения поближе к себе, он несколько секунд удовлетворённо рассматривал их.

– Спасибо, – он стал спешно расфасовывать содержимое коробки по местам, практически не задумываясь, что и куда поставить.

Казалось, старые предметы уже были расставлены таким образом, чтобы новые могли их дополнить, как новые элементы дополняют пазл. Ничего лишнего. Несколько минут спустя Григорий, зевая, всё же поднялся с дивана.

– Ладно, Михал Андреич, пора мне уже, наверное, пилот там ждёт. Да и вы, вроде как, не любитель гостей…

– Ну а чего их любить-то, – развёл руками Михаил.

Мужчины вышли на улицу. Попрощавшись, Григорий начал подниматься по лестнице к посаженному наверху вертолёту. Спустя время до Михаила снова донёсся шум. Взглянув ввысь, он увидел, как железная птица, лениво поднявшись в воздух, начинает уплывать всё дальше и дальше, за макушки еле гнущихся деревьев, унося за собой единственную связь Михаила с внешним миром.

– Космос! Космос! – Михаил постучал старой погнутой вилкой по алюминиевой тарелке, что издало громкий звук, эхом разнёсшийся по округе. Уже темнело, и что-либо разглядеть становилось всё труднее. Но тут из-под фундамента вынырнула чумазая морда с высунутым розовым языком. Пёс вылез из своего укрытия и поспешил к хозяину. Ничем не примечательная дворняга активно замахала хвостом, приветствуя скорее еду, чем Михаила, но из благодарности пытаясь лизнуть его лицо.

– Вот только давай без этого, мы договаривались, – осадил мужчина, но всё же погладил пса и легонько потрепал его за ухо, – bon appétit, как говорится.

Пёс активно принялся за еду, а Михаил отправился на обход территории. Обход был скорее одним из ритуальных действий. Несмотря на боль в спине, возникающую в конце дня, обход был нужен для некоего подведения итогов. Но при однообразных днях, итоги получались примерно одинаковыми. Это быстро наскучило Михаилу, и он решил, что разумнее было бы очищать голову перед отходом ко сну. Для этих целей и просил он года два назад портативный проигрыватель. Такие старые технологии только в подобных местах и актуальны. Он поставил диск в проигрыватель и, постукивая пальцами по его крышке в такт музыки, отправился осматривать прилегающую к маяку территорию.

В окно мерно постукивала ветка молодого деревца. Казалось, что оно пыталось передать некий сигнал, который ему нашёптывал ветер. Позднее время потому было хорошо, что умолкали чайки, обычно перекрикивающиеся где-то вдалеке. Но это место не могло долго оставаться безмолвным. Ночью вакуум спешно заполняли сверчки, и вокруг раздавалось их мирное и размеренное стрекотание. Он любил отходить ко сну с открытым окном. Ветер развевал серенькую занавеску, впуская в дом шум прибоя, которым комната постепенно наполнялась. Тьма рассеивалась одной лишь старенькой лампой, которую Михаил непременно оставлял включённой на ночь. Как и радиоприёмник, который ночью настроен был на ту самую частоту, на которой ничего не происходит, кроме белого шума. Глаза его уже слипались, а сознание уносило куда-то далеко в обрывистое прошлое, выхватывало какие-то лоскуты и тут же отпускало.